пропел:

«Во поле берёза стояла,

Во поле кудрявая стояла.

Некому берёзу заломати,

Некому кудряву заломати.

Я пойду берёзу заломаю,

Я пойду кудряву заломаю».

«Чего с ним? — спросили мы Славку, –

Зачем ему всё это петь?»

«Затем, что он вышел в отставку,

Как старый заблудший медведь

Выходит порою из леса

И смотрит вокруг: «Ну и ну!

И надо ж мне было, балбесу,

В чужую прийти сторону!»

Он верным бойцом, забиякой

В Союзе писателей был,

Он Галича и Пастернака

И всех, кого скажут, громил.

Что делать? Работа такая.

И, словно в загривок гарпун,

Он всаживал жертве, толкая

Речуги с высоких трибун.

И яркой от выпивки краской

Горит его рожа, хоть плачь,

Как будто бы красную маску

Надел перед казнью палач.

Так было. Но мир изменился.

Конечно же, всем тяжело.

И в штопор Совок забурился.

Семь лет, слава Богу, прошло.

Вот он и привыкнуть не может,

Что некого больше громить,

И зубы сжимает до дрожи,

Семью-то ведь надо кормить.

В глухой пребывая печали,

Вот он иногда и поёт.

Семь лет, как ему уже дали

Везде от ворот поворот,

Мол, ну тебя на хрен, погромщик,

Такая уж, братец, судьба,

На пристани старый паромщик,

Тот самый, заждался тебя,

Кто всех нас в итоге увозит

Куда-то к чужим берегам.

В каком-то теперь в леспромхозе

Прозаик теперь главный зам.

Он счастлив за этой работой

Умом и душой понимать,

Что в мире осталось хоть что-то,

Что можно ещё заломать.

Он держит вопрос на контроле,

И нет, чтоб из лейки полить

Берёзу, стоящую в поле,

Он хочет её завалить!

Такой у него рефлекторный

К простой этой песне подход,

Как только поддаст выше нормы,

Так сразу её и поёт!»

Да, силища, видно, взрывная

Отложена в нём про запас, –

Стоит и мычит: «Заломаю!»,

И страшен сощуренный глаз!

Девчата жужжат, как стрекозы:

«Ну, ты задолбал на корню!

Зачем ты про нашу берёзу

Разводишь свою трепотню?

Мы знаем: всё это слова лишь!

Ты старый, а мы молодёжь!

Ты сроду её не сломаешь,

Лишь руки свои обдерёшь!»

Он с полным бокалом напротив

Стоит, словно дуб: «Ну, народ!

Посмотрим, как вы запоёте,

Когда моё время придёт!

Вот так вас поднять среди ночи –

И к стенке, и сразу в расход!»

И две поэтессы хохочут:

«Авось, как-нибудь пронесёт!»

Пустые бутылки под лавку

Забросив под хохот и хрип,

«Послушай, — спросили мы Славку, –

А кто он тебе, это тип?

Он с виду мужик-то приличный,

Но будто слепой, как сова,

Уж больно оно непривычно

Подобные слышать слова!»

«Да сердце его от натуги,

Как поезд по рельсам, гремит,

Он жертвы свои с похмелюги

В мечтах продолжает громить.

Не может никак ни в какую

Забыть он всё это, а я

Подвал у него арендую,

Такая вот доля моя.

Он ищет, как все, где теплее,

Погреться приходит зимой,

Не гнать же его, дуралея,

При том, что он родственник мой.

Да Бог с ним уже, каждый раз мы

Опять этот слышим мотив.

А много сейчас не в маразме

Из тех, кто пока ещё жив?»

Веселье отнюдь не угасло.

Прозаик за круглым столом

Отсвечивал рожею красной,

Как будто крутил фонарём.

Ему, хоть и правда он старый,

Задал-таки правильный крен

Высокий красавец с гитарой,

Артист из театра «Ромэн».

Он так на ней музыку сбацал,

Что, глядя на мир свысока,

Прозаик не смог удержаться

И лично сплясал гопака!

Да, как бы нам ни было грустно,

Пляши, и вся дурь улетит!

Волшебная сила искусства

Вот в этом как раз состоит.

Я тоже в подвале у Славки

С Витюхой сплясал, как тогда,

На стройке, точнее, на свалке.

Большая пошла чехарда –

Мы тоже себя показали –

И друг мой Витюха, и я,

Воистину в этом подвале

Душа развернулась моя!

Нам зрители хлопали стоя,

Эмоций у них целый шквал,

«Цыганочка» — это святое!

Артист её тоже сыграл.

Мелодию эту, все знают,

Я в сердце с рожденья ношу.

Как только её заиграют,

Так сразу же я и пляшу.

Ну ладно, пора уж, ей-Богу,

Нам Славка с собой сухарей

В кулёк положил на дорогу,

Чтоб шли мы уже поскорей –

«Не в смысле вас на хрен спровадить,

А чтоб вы с богемой опять

Искусства любимого ради

Не начали пить да гулять!

Уютная эта берлога

И схожие с нею места

Легко снивелировать могут

Глубинную сущность мента!»

И в воздухе полным бокалом

Вираж исполняя лихой,

«Гудёж этот вечен, — сказал он, –

С него соскочить нелегко!

Вот так и погрязнешь в два счёта

И даже уснёшь на столе,

Но должен же кто-то работать,

Чтоб жил человек на Земле!»

Богема галдит громогласно:

«Мы сами себе короли!»

Нам Славка сказал: «Это классно,

Что вы ко мне в гости пришли!

К чему этот дым коромыслом,

Тут даже понятно ежу!

Из спячки душа моя вышла –

Я так вам, ребята, скажу.

Покамест она не на взлёте,

Но как-то уже на ходу,

А если вы вдруг соберётесь

Ещё раз ко мне, я вас жду!

С какой стороны ни зайди ты,

Нельзя по-другому никак,

Когда все надежды разбиты,

И всё у тебя враскосяк,

И ты уже загнанный в угол,

И пол под ногами горит,

Нам надо почаще друг с другом

О жизни своей говорить.

Вот это нас только и лечит,

А всё остальное — мура!

Счастливо, ребята, до встречи,

Ни пуха вам всем ни пера!»

Чтоб в горле не так было сухо,

Махнуть посошок пополам

Мы вместе решили с Витюхой.

Махнули. Пора по домам.

Ещё в тумане тлела поздняя звезда,

И строй унылый зарывался в никуда

Столбов фонарных — этих старых солдафонов.

Ну что, Витюха, друг сердечный, будь здоров!

Мы на прощанье спели песню про ментов

И обменялись номерами телефонов.

Эпилог

В своей слегка расслабленной манере

Он уходил, и вдаль через плечо

Я на него глядел и твёрдо верил:

Когда-нибудь мы встретимся ещё.

Всё так и будет, только много позже,

И смерть саму, как чёрную дыру,

Ещё я шмякну факелом по роже,

Я всю команду нашу соберу.

Они меня с полслова понимали,

Не бык я, слава Богу, не баран.

Как мы завод из пепла поднимали,

Я напишу когда-нибудь роман!

Но это после жизнь уже покатит,

Чего ей ещё делать-то? А тут

Мы попрощались с Витькой на Арбате,

Пора, как ни крути, дела не ждут!

…С друзьями выпивая