Эрнандес. — Она нам только что пакет отправила. Тайно.

Японка в этом месте картинно вздохнула, а баскетболистка завершила пассаж:

— Она нам очень убедительно доказала, — в воздухе засветился и сам блок данных, только что проскользивший по сети мимо меня от одной одноклассницы к паре других. — Если у тебя останется надежда на потрахаться с нами сегодня ночью — ты не будешь выкладываться в процессе тренировки.

— Будешь торопиться, упражнения не выпахивать, а имитировать формально, — вздохнула следом потомок Эскобаров. — Ты не подумай, мы тебя любим! Но почпокаться мы и потом в любой момент всегда сможем, хоть даже и в переодевалке, в школе… А сейчас Миру от тебя нужен полнейший фокус на задаче! Извини. Это разово, больше не повторится.

Меня даже с сочувствием боднули двумя лбами с обеих сторон.

Не в последнюю очередь благодаря тысячам повторений за несколько часов (вместо сна), я сейчас достаточно отчётливо вижу сразу несколько процессов.

Во-первых, Лысый очень напряжённо ожидает чего-то с моей стороны и это странно.

Нафига? Я же сам собрался уходить, он меня практически вернул назад.

Во-вторых (и здесь сложно верить своим глазам), в групповом чате школы, сопровождающем наше общение, явно виден след присутствия Трофимова собственной персоной. Я как-то очень отчётливо отличаю его от других; нечто подобное было у меня на уровне ощущений, когда в опросной через мой браслет за действиями дознавателя следилаТика Хамасаки.

Вот и сейчас доказательств вроде нет, но и сомнений тоже нет.

В третьих, Толстый сейчас ведёт с кем-то закрытым очень напряжённый диалог. Это вообще отображается тремя независимыми индикаторами трёх, соответственно, расширений.

Логичен вопрос: что это всё значит в сумме?

Или ни о какой сумме речь не идёт, а процессы параллельны?

— Я удивлён скромностью твоих притязаний, — поясняет Рашид в реале. — Мне не часто приходилось сталкиваться…

А вот договаривает он уже в пустоту: застегнув свой карман с вернувшимися ко мне деньгами, поворачиваюсь к нему спиной и ухожу к латиносам (рядом с ними нынче стоит и Хамасаки, не общающаяся теперь с другими японцами).

Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить: если твой противник откинулся на заднюю ногу, правую руку жёстко прижал к корпусу, а левую согнул и не выпрямляет — атаковать примерно равного по прочим кондициям в лоб будет только идиот.

Здесь то же самое. Если Толстый, несмотря на всё, что между нами было, старательно вытягивает меня на конфликт — пусть сам его и начинает. Я инициатором не буду.

Запоздало меня догоняет ощущение эврики: Трофимов в канале; мой probation в полиции из-за промедола, обнаруженного в крови; вчерашний выход из-за печки, как говорит Айя, Хадзимэ Хамасаки в адрес супруги — это всё вполне может быть звеньями одной цепи.

Кстати, завуч вот там, лёгок на помине.

Благодаря улучшившемуся зрению у меня получается различить его, выходящего из дверей школы и быстрым шагом направляющегося к нам всем. Хотя вид он имеет, конечно, караул.

* * *

ИНТЕРЛЮДИЯ

Глава 4

Или это у меня в голове работают предыдущие комплексы? Следствия психических травм Вити Седькова?

— Бред на вашей должности никого до добра не доводил, — вздыхаю и, оглядевшись по сторонам, придвигаю ближайший стул к нему практически вплотную.

Затем сажусь на расстоянии метра.

Пока "отвлекаюсь" на мотивированные механические действия, на самом деле очень внимательно слежу за его интерфейсом.

"Достоверность … 90+ процентов".

Ну ещё бы, если я и сам абсолютно искренне верю в то, что говорю.

— Я не знаю, какой смысл в натурала вкладываете лично вы. — Ловлю его внимательный взгляд без эмоций и уже не отпускаю. — По мне, натурал — это человек без импланта. Я и есть он, потому ваши многозначительные намёки мне не то чтобы непонятны…

— Я уловил, — торопится перебить он, впадая в некоторую растерянность, но старательно её скрывая от меня.

— Что до патриотизма. Как это ни парадоксально, но для меня это тоже не пустые слова — именно поэтому мы с вами сейчас мирно разговариваем.

— Могло быть и иначе? — насмешливо спрашивает он.

— Поверьте, да. Ваше мнение о недееспособности моей опеки, к-хм, здорово ошибочно, — отзеркаливаю ему его собственную улыбку.

"Достоверность … 90+ процентов".

Его лицо не меняется, но мажор из эмоционального фона куда-то здорово убегает.

Тика Хамасаки и Дальхис Эскобар половину ночи бухали на этаж ниже нас не просто так. Итогом их посиделок стало не только какое-то виртуальное соглашение (дочерям деталей не довели), но и целый ряд практических процедур прямо с утра. Например, мы теперь какое-то время будем ездить исключительно под сопровождением, хотя и негласным.

Касается меня, Миру и Айи; Эрнандес идёт паровозом.

— Сергей Борисович, знаете, чем я отличаюсь от титульных? Кроме дворняги?

— Я уже не считаю тебя дворнягой, — серьёзно отвечает он. — Твой статус твоими же усилиями изменился. Надо быть идиотом, чтобы этого не понимать — а я не идиот.

— И тем не менее. Это не помешало вам, достаточно цинично попирая справедливость, сыграть вчера за совсем другую команду.

— Так чем ты от титульных, по-твоему, отличаешься?

— У них за спиной не одно поколение аристократов, это даже из их манер сквозит. А я не такой чопорный: если у меня есть возможность восстановить справедливость, как я её понимаю, этикетом заморачиваться не буду.

— Ты сейчас угрожаешь?

— Скорее, излагаю вводные перед тем, как сформулировать условия нашего с вами потенциального договора.

— А ты изменился. — Завуч прикручивает свой мониторинг вполовину и, поколебавшись, запускает аналитическое расширение.

— Так ведь и вы тоже с каждым днём раскрываетесь всё больше и больше! Причём с таких сторон, что хоть святых выноси. Сергей Борисович, а давайте попробуем договориться? На всякий случай, для вашего наверняка работающего приложения на достоверность скажу прямо, — указываю взглядом на его концентратор. — Я не желаю, никогда не желал и, надеюсь, никогда не захочу прямого зла вам лично либо кому-то третьему. Всё, что мне на данном этапе интересно — это исключительно самопрокачка.

"Достоверность … 80%+…".

Ну да, пару раз хотелось треснуть его, тем более что было за что. Даже уже и мне в этом теле.

— Эмоциональные всплески на фоне вашей регулярной необъективности — не в счёт, — продолжаю. — Я всё-таки ещё ребёнок, а детям порой очень трудно поверить в отсутствие справедливости, особенно со стороны педагогов.

— По каким направлениям прокачка? — интересуется он на первый