досье на умеренных демократов — вдруг удастся договориться? У меня в послужном списке была боевая служба в спецохране Минфина СССР, работа военным фельдъегерем и инспектором таможни. Я говорю:

— Братцы, вы с дуба рухнули? Как лейтенант может быть начальником над полковниками? Найдите себе кого покруче, я журналист, я все ваши секреты завтра опубликую! Но вот если вас совсем на хрен разгонят и люстрируют, как в Чехии, то я, пожалуй, попробую.

На том и порешили. Но никто разгонять и люстрировать не решился, Контора^[13] цвела и пахла, занималась сливами и через агентов-диссидентов успешно решала текущие вопросы. Например, сливала информацию на Собчака и Путина депутатам Ленсовета. Короче, мудаками их считал только Степашин, за что вскоре и поплатился. Но в тот момент Сергей Вадимович был полноправным начальником. И я поехал на Литейный, 4, в кабинет, который занимал до него легендарный Курков^[14] — именно с ним Собчак согласовывал свои действия по поддержке ГКЧП. То самое «мероприятие 21»^[15].

Итак, адъютант проводит меня в кабинет. Степашин, которого звали Хомой за очевидные защечные мешки, наливает чай. На столе три толстенных тома. Литерное дело. Оперативное.

— Читай, спрашивай!

Признаться, я до того дня никогда ничего подобного в руках не держал. Да и после. Чудесное было чтиво. И ощущение забавное. Я почувствовал себя Юлианом Семеновым, которому на Лубянке дали почитать кой-чего про шпионов.

Картина вырисовывалась следующая. Некий негодяй, жуликоватый и жадный, которого за глаза потом стали называть Борманом за внешнее сходство с Визбором, работал в советском посольстве на Кубе. И занимался бункеровкой судов, привозящих в Гавану все — от автоматов Калашникова до муки, от мыла до газетной бумаги, от танков до ракет и нефти. В том числе ведал выдачей валюты капитанам. Но в силу жадности и жуликоватости составлял ведомости в двух экземплярах, прикарманивая примерно пятую часть. Это было немало — тысяч пять долларов в месяц. А еще ему нравились кубинские школьницы. Лет девяти-двенадцати, не старше. И он их покупал, щедро платя за каждую ночь, причем не только им самим и их родителям, но и крыше^[16] — кубинским революционным полицейским, присматривающим за тем, чтобы блядство было в рамках революционной законности. И надо же было так случиться, что один из этих полицейских оказался агентом и умудрился снять на фото процесс досуга советника посла в его чудесном особняке в Мирамаре. Вот с этими фоточками и перекопированным гроссбухом, где наш советник посла фиксировал свою двойную бухгалтерию, его и хлопнули англичане.

На вербовку он сразу согласился. Сообщил, что против советской власти, ненавидит коммунистов и хочет помочь. Вербовал его английский офицер, тупо впершийся в дом с пачкой компромата. Знали, что не рыпнется. Сразу положили его «спать», на связь почти не выходили, информацию особо не требовали. Было это в далеком олимпийском 1980 году. Очень удобный был агент. Он сразу после Кубы перешел на работу в ЦК КПСС инструктором отдела транспорта и связи. А в 1982 году стал… начальником крупнейшего морского пароходства. Под боком у него работал целый отдел контрразведки КГБ на морском транспорте, назначавший стукачей — первых помощников и старших администраторов на суда. И контактировал этот отдел с первым лицом. Контрразведчики понимали, что в пароходстве есть вражеский агент, искали его тщательно, но тщетно. Информация про военные перевозки утекала. На начальника подумать не могли никак, слишком уж крупная фигура.

Расчехлили его совершенно случайно, как всегда это бывает — чисто по глупости: Кубинец сообщил контрразведчикам, что на него был выход со стороны шведов, предлагали ремонтировать сухогрузы в Швеции, откаты платить на счет в швейцарском банке. Он подумал, что это провокация, пробивка. Так всегда палятся крупные агенты — нервы не выдерживают, сами себя переигрывают. И этот переиграл. Начальник отдела морской контрразведки в нарушение приказа повесил на Кубинца наружку^[17]. Анализ поведения объекта указывал на высокую степень беспокойства. И вот с той минуты, а было это в 1990 году, ВГУ КГБ СССР^[18] открыло литерное дело на Кубинца. И в течение месяца вычислило весь «кубинский компромат», проанализировало все контакты Кубинца за десять лет и — бинго! — нашло очевидные контакты со связными. Однако никаких конкретных зацепок для реализации, никаких возможностей даже доложить о подозрениях руководству страны. Слишком поверхностная информация. Опергруппа взяла, естественно, под технические средства всё, что связано с Кубинцем. И чуточку перебдела. В девяностом уже вовсю продавались сканеры «жучков». Начальник пароходства в своем кабинете обнаружил микрофон и ничего лучше не придумал, как выселить из здания на Двинской улице весь пятый этаж, занятый отделом контрразведки. И отказался назначать на суда стукачей, коих было положено минимум два на каждой посудине.

Началась война. Для КГБ было уже делом чести прищучить агента, благо тот воспрянул духом и открыто стал уничтожать морской торговый флот. Ладно бы просто под себя греб, как все. Ведь пароходство приносило каждый день (!) миллион долларов прибыли. Но он стал продавать суда. Точнее, создавать долги, задерживая платежи, и суда арестовывали в иностранных портах, чтобы потом продать с молотка. Разведка пыталась понять: добровольно он это делает или его вынуждают кураторы? И приходила к выводу, что совершенно добровольно, намеренно и целенаправленно. Но под чутким руководством.

Я впервые столкнулся с такой моделью поведения. Она была иррациональной. Кубинец не создавал СЕБЕ бизнес, он намеренно разрушал золотую жилу. В 1990 году он провел собрание трудового коллектива и заявил о приватизации пароходства по арендной схеме. Так делали все красные директора. Но вместо того, чтобы воспользоваться открывшимися возможностями, он с каждым днем уменьшал доходы и сокращал перевозки. Вместо того чтобы сдавать во фрахт суда, он продавал их за бесценок. Вместо того чтобы строить гостиницы, он продавал за копейки уже начатые объекты.

— Сергей Вадимович, что это?

Степашин посмотрел на меня и медленно произнес:

— Это полный трендец, Дим. Он не сумасшедший, он враг!

Я вырос в семье, где каждый день слушали «Голос Америки» и Би-би-си поздними вечерами. Мой отец был еврокоммунистом, но «Архипелаг ГУЛАГ», «Открытое письмо Сталину» Раскольникова и прочий джентльменский набор диссидента я прочитал классе в пятом, обнаружив коробку под родительской кроватью. Во врагов народа я как-то не очень верил, а о том, что КГБ умеет их создавать из