некоторые ищут нас для собственных хитрых планов и манипуляций, но чаще для того, чтобы избегать в будущем, чтобы никогда не пересекаться. Элина нутром чуяла, что сближаться со мной не стоит, и я на контакте не настаивала.

Всего ноль, а морозец уже начал кусать лицо и покалывать щеки. Неожиданно холодная и влажная от снега лавка, хлябь под ногами – осень. Когда выдавался момент, я выходила на улицу. Просто посидеть, поразмышлять, подышать стылым воздухом. Даже померзнуть, если коротко и вкусом, тоже хорошо. С кофе, конечно же. Он на меня не влиял – ни на физические аспекты, ни на психологические. Но позволял насладиться вкусом, потому каждый раз я выбирала разный. Сегодня – с тропическим кокосовым оттенком, столь несоответствующим серому окружению города, все еще одетого в золотые оттенки неопавших листьев.

Нас находят у обычных родителей, мы у них рождаемся. И сразу изымают. Потому что человеческая женщина неспособна воспитать мару. Уже в возрасте двух чадо, не контролирующее себя, будет способно навредить или уничтожить дом – таков наш дар. Или проклятье. Родители перестают помнить о нашем существовании сразу же – удивительно, но так каждый раз случается, – мы же, будучи другими, не помним своих человеческих матерей и отцов. Нас воспитывают Старшие мары. Учат в едином Доме, где мы живем до совершеннолетия. Обучают лишь основам колдовства, потому как ему невозможно обучить – его можно постичь интуитивно. Когда ты готов, когда ты созрел. И потому одни мары, в зависимости от силы шестого чувства, определяются с выбором стороны сразу, другие ходят неопределенными до старости.

Я – тринадцатая. На данный момент – последняя из найденных, самая молодая. Говорят, тринадцатая или самая сильная, или самая слабая, бедовая. Теперь, после событий, пережитых в недавнем прошлом, я, увы, склонялась к последнему.

Если бы к моему горлу приставили нож, если бы загнали в кабинет психотерапевта и приказали поделиться своей историей, я постаралась бы сократить ее до синопсиса. И она прозвучала бы примерно так: «Я просто хотела быть как все. Влюбилась в красивого мужчину, который за мной ухаживал, распахнула для него сердце. Не знала тогда, что мару он во мне непостижимым образом вычислил, не знала, что он желал с моей помощью подобраться к заклятому врагу. Не знала, что для осуществления своих планов он похитит Кьяру – единственного дорогого мне человека, – и тем самым нажмет на красную кнопку». И да, я должна была контролировать свою силу, когда разозлилась, но мой бывший соврал о том, что Кьяру похитил и изувечил другой человек, сказал, что она не первая и не последняя жертва…

Я не успела даже разобраться – сдетонировала, как бомба. Собственным черным злым отчаянием я разрушила офисное здание в центре города. И в здании погибло восемнадцать человек.

Мне никогда не отмыться.

Говорят, некоторым марам выпадает шанс на искупление. Если они совершают нечто ценное, имеющее смысл, вселенная проворачивает шестерни невидимых часов вспять. Так случалось в истории трижды.

И я не верила, что стану четвертой. Я не имела понятия, что именно нужно сделать, чтобы искупление пришло.

Мне с совершенным жить.

Но некоторое время назад я подумала о том, что Кьяра, возможно, жива. И я до боли в сведенных челюстях желала это выяснить. Если бы Веда^[1] отказала мне в четвертый раз, я бы нырнула глубоко. Возможно, настолько глубоко, что приняла бы темную сторону.

Но Веда вдруг согласилась.

Этим вечером, в семь. В Верховном Доме.

Просто досидеть бы в кафе, достоять за прилавком, обслужить бы клиентов, не нашептав им в кофе. И по сырому снегу, который к тому времени, судя по прогнозу, превратится в лужи, я дошлепаю до остановки, оставив за спиной униформу и ценные указания Элине.

* * *

Изнанка всегда честна. Она отражает, кем люди хотели бы стать, но запретили себе. Она отражает противоположности, смыслы, на ней выпирает все, что запрещено, отрицаемо, презираемо, некрасиво. Обратная сторона не знает уродливости, она – лишь зеркало, она вмещает в себя все. И не имеет расстояний. Перемещаться по ней можно, и это быстро, но всегда есть шанс угодить не туда, потому что в яви время линейно, на обороте все существует одномоментно. Поговаривали, там возможно осуществить прыжок в прошлое или в будущее, но пока слухи не подтвердились ничьим деянием и потому оставались лишь слухами.

Я выбрала обычный троллейбус, потому что он подошел первым.

Никогда не любила троллейбусы: запах стариков, чеснока, больных желудков и дыханий, укоризна в обернутых внутрь взглядах, обиды на несправедливую жизнь.

Я висела на границе видимого мира и невидимого просто так, от нечего делать. Из любопытства, наверное. И прямо сейчас забавлялась видом пожилого гражданина, которых в яви стоял смирно, держался за поручень, одет был в старое пальто и шляпу, держался интеллигентно. На изнанке же он ругался так, что пространство закручивалось спиралями.

– Уроды, мудаки, пидарасы…

Он крыл всех. Из него просто лилась вовне та злоба, которую он отрицал в себе наяву.

– Чтоб вы сдохли, твари, твари…

Ярость, задерживаемая внутри, – вещь чрезвычайно опасная. Она – оружие. Она дает кратковременную силу, призванную поразить цель или обстоятельство, которое вас пугает. Если злоба зацепилась за тело, за разум, она рушит хозяина.

Интеллигент мучился от боли в спине, шее, у него болели колени. Приличный такой гражданин лет пятидесяти. Если бы другие видели его «оборот»…

Печальная пожилая тетка, сидящая у окна, ненавидела соседку по дому; парочка, обнимающаяся у поручней, выглядела вполне гармонично. Любовь окружала их в обоих измерениях. Пока. Быть гармоничным в обоих мирах сложно, мне такие особи встречались крайне редко. Чтобы не слушать маты, я вынырнула в явь, как всплыла на поверхность – пространство сделалось четким, плотным, зафиксировалось.

Томас, мой бывший, умел выглядеть гармоничным и там, и там. Ему, как я узнала позже, помогал заговоренный камень, окружал его иллюзией, именно поэтому мне не удавалось перехватить истинные намерения лжеца. Камень этот всякий раз, когда я пыталась рассмотреть Тома на обороте, давал сигнал тревоги. И однажды меня ласково попросили: «Любовь – это ведь доверие, так? Давай друг другу доверять».

Тогда я согласилась с ним. С чего мне было искать подвох там, где его не должно было быть? И доверие в любви – это правильно, а Томас поводов подозревать себя в двуличности не давал. Он вообще отлично сыграл свою роль, изумительно. Жаль, все это я поняла позже.

Троллейбус