дома к бане.
В чёрном небе стояла луна, и две лёгкие тени скользили рядом по сугробам. Вася смотрел на луну, и ему казалось, что у этой круглой рожи есть глаза и рот.
Однажды оба до смерти напугались. Вышла, как всегда, Прасковья Фёдоровна с Васей из бани, глядит — забор меж дворами повален, а на бревне, весь чёрный при луне, сидит на задних лапах медведь. Сосед держал его на цепи у себя во дворе. Видать, мишка с цепи сорвался, повалил забор и уселся на бревно. Сидит, не шевелится.
Прасковья Фёдоровна, как увидела косолапого, схватила сына на руки, прижала его к себе и помчалась, не чуя земли под ногами. Уже в сенях еле отдышалась…
Второй раз довелось Васе повстречаться с медведем на воле. Пошёл Вася с бузимовскими ребятами в лес по ягоды. Незаметно забрели в глушь. Вдруг слышат мальчишки — хрустит кто-то. Смотрят, а из-за деревьев медведь идёт-переваливается, и прямо на них. Перепугались ребята, побросали лукошки и — наутёк! А медведь — за ними, бежит, не отстаёт. Добежали до опушки, через луг к реке, да прямо с обрыва — в воду. Переплыли на другой берег, притаились в кустах и сидят.
И тут Вася увидел, как медведь с обрыва съезжал. Сел на задние лапы, передние вытянул и, как на салазках, съехал по песчаному откосу к воде. И как ни страшно было, все ребята до слёз хохотали, притаясь в прибрежных зарослях.
Разъярённый отец схватил сына за ноги, чтоб разложить его и высечь, а плачущая от счастья мать схватила за плечи и потащила к себе, чтоб защитить от побоев. Чуть не разорвали мальчишку! Мать отстояла, простив ему в эту минуту всё своё отчаяние, все тревоги, пережитые за несколько часов. А тревожиться было о чём: ведь мог и медведь задрать в лесу, и лихой человек обидеть.
Потом захотелось попробовать рисовать в цвете. В доме висел портрет царя Петра Великого. Вася срисовал его углем, а потом раскрасил: мундир — синькой, а отвороты — красным — давленой брусникой… Но всё это было, пока в школе Вася не начал заниматься рисованием по-настоящему.
МАЛЬЧИШЕСКИЕ ЗАБАВЫ
Как умели нырять и плавать бузимовские мальчишки! И столбиком, и на спинке, и сажёнками, не боялись с плотины в бурный поток кинуться, чтоб достать со дна горсть речного песка. Вася у них всё перенял. Самое интересное и опасное было нырять под плоты. Однажды он нырнул, да не рассчитал и вынырнул раньше срока. Вода поволокла его под балками, они были склизкие, и между ними сияло небо. Здесь, под водой, мелькая в прорезях, оно казалось намного синее… Вася едва выкарабкался из-под плота и вылез на берег. Маленький, скуластый, с прилипшими ко лбу волосами, бледный, дрожа от страха и боли, в синяках и ссадинах, он прыгал на одной ноге (в левом ухе булькала вода), потом улёгся на песок и закрыл глаза в изнеможении. Всё казалось, что вода мчит его под балками и небо, как синими лезвиями, режет, режет его по телу… Ох, и страшно!.. Вася вздохнул и открыл глаза. Над ним опрокинулось чистое небо, только сейчас оно было куда светлее! Он вскочил, натянул порточки, рубашку, подпоясался кушаком и пустился догонять товарищей… И ещё была одна радость — ходить с отцом на охоту. В первый же раз, как только он получил ружьё, удалось ему так метко прицелиться, что он снял глухаря с ветки. С тех пор отец часто брал его с собой в тайгу. Однажды он нарочно отбился от отца и, заплутавшись, весь день пробродил по тайге совсем один. Дичи настрелял уйму, но домой выбрался только к вечеру. Солнце садилось. Ещё издали Вася увидел на плотине отца и мать. Два тревожных силуэта на фоне оранжевого заката повергли Васю в смятение и страх. Он помедлил, хотел спрятаться за кусты, предчувствуя наказание. Но его заметили, закричали, замахали руками. Тогда, опустив голову, Вася быстро пошёл навстречу. За плечами у него было ружьишко, в руке — груда связанных за лапки тетёрок и рябчиков.
Разъярённый отец схватил сына за ноги, чтоб разложить его и высечь, а плачущая от счастья мать схватила за плечи и потащила к себе, чтоб защитить от побоев. Чуть не разорвали мальчишку! Мать отстояла, простив ему в эту минуту всё своё отчаяние, все тревоги, пережитые за несколько часов. А тревожиться было о чём: ведь мог и медведь задрать в лесу, и лихой человек обидеть.
ПЕРВЫЕ РИСУНКИ
— Ты что ж это делаешь, непутёвый мальчишка? Опять стул испакостил? Ну, скажи на милость, где-то гвоздь раздобыл! — сердилась Прасковья Фёдоровна, застав Васю на месте преступления. Гвоздь отнимали, Васю сажали в угол, а иногда шлёпали. Но проходило время, и он снова не мог удержаться, чтобы не нацарапать гвоздём рыбку или домик на сафьяновом сиденье стула. Было тогда Васе четыре года. Любил он зимой на окне рисовать пальчиком всякие лодочки, ёлочки, рожицы. Ледяная корочка на стекле таяла под тёплым пальцем — правда, палец здорово замерзал, но рисунок выходил прозрачный, и сквозь него синело зимнее небо. Потом стал рисовать углем или карандашом на бумаге. Хотелось нарисовать самое любимое — лошадь! Но Васе никогда не удавались ноги: они либо вовсе не гнулись, либо подгибались все сразу. Первый, кто показал Васе, как скреплена суставами лошадиная нога, был работник Семён, который умел рисовать. У него очень ловко всё выходило: у шагающей лошади — передняя нога выбрасывала копыто вперёд, у скачущей — ноги распластывались в воздухе, у стоящей на дыбах — задние ноги крепко упирались в землю, а передние сгибались в коленках легко и грациозно. Вася скоро сообразил, как расчленяются движения лошадиных ног, и свободно рисовал лошадей во всех видах.
Потом захотелось попробовать рисовать в цвете. В доме висел портрет царя Петра Великого. Вася срисовал его углем, а потом раскрасил: мундир — синькой, а отвороты — красным — давленой брусникой… Но всё это было, пока в школе Вася не начал заниматься рисованием по-настоящему.