- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »
«ступаю» без всяких проволочек. И вот почему в тихих сумерках пятницы 21-го того же месяца я уже был за рулём своей верной спортивной модели, вокруг меня был Хмпш., по левую руку – Дживс, а душу терзали смутные опасения.
– Дживс, – сказал я, – меня терзают смутные опасения.
– В самом деле, сэр?
– Да. Хотел бы я знать, что за каша там заварилась.
– Боюсь, я не вполне улавливаю ход ваших мыслей, сэр.
– Так напрягитесь! Я ведь слово в слово передал вам свой разговор с тётей Далией, и каждое из этих слов должно было найти своё место у вас под котелком. Попробую освежить вашу память – поболтав какое-то время о том о сём, она сказала, что попросит меня об одном пустячке, а когда я спросил, о каком, сбила меня со следа… так это называется?
– Да, сэр.
– Ну вот, сбила меня со следа, обронив этак небрежно: «О, всего лишь простенькая маленькая услуга любимой тётушке!» Как бы вы истолковали эти слова?
– Можно заключить, что миссис Траверс хочет, чтобы вы что-то сделали для неё, сэр.
– Хочет безусловно, но что именно – вот главный вопрос! Вы ведь помните, чем кончалось дело раньше, когда слабый пол просил меня что-нибудь сделать. Особенно когда это была тётушка Далия. Не забыли ещё ту историю с сэром Ваткином Бассетом и серебряным сливочником-коровой?
– Нет, сэр.
– Если бы не ваше вмешательство, Бертрам Вустер отсидел бы тогда срок в местной кутузке. Кто может поручиться, что этот её пустячок не подвергнет меня той же опасности? Как бы мне хотелось от этого отвертеться, Дживс!
– Я вполне понимаю вас, сэр.
– Но я никак не могу, я вроде тех парней из «Лёгкой кавалерии»1. Вы помните, как там про них было?
– Очень отчётливо, сэр. «Дело их – не рассуждать, а идти и умирать».
– Вот именно. Пушки справа, пушки слева, грохот залпов и разрывов, а они должны мчаться в атаку, что бы там ни было. Уж я-то хорошо знаю, что они чувствовали, – заключил я мрачно, вдавливая педаль акселератора. Чело было хмурым, боевой дух – ниже некуда.
Прибытие в Маршем Мэнор едва ли помогло разгладить первое и поднять последний. Обстановка, в которой я оказался, переступив порог гостиной, была настолько уютной, насколько можно пожелать. Камин с горящими поленьями, удобные стулья, чайный столик, издававший бодрящий аромат тостов с маслом и пышек – всё это, конечно, было очень приятно встретить после долгой езды промозглым зимним вечером. Но одного взгляда на присутствующих было достаточно, чтобы понять – я угодил в то самое местечко, где всё вокруг радует глаз, и лишь человек ничтожен2. Когда я вошёл, их там было трое, причём все явно представляли собой самые примечательные продукты, какие только мог произвести Хэмпшир. Один был маленький тщедушный типчик с тем видом бороды, который доставляет так много неудобств – как я понял, это и был хозяин дома. Рядом сидел другой, примерно той же конструкции, но более ранняя модель – явно его отец – тоже обросший бородой по самые уши. Третьей была крупная расплывшаяся женщина в роговых очках, которые выдавали профессиональную слабость всех бумагомарак женского пола. Очки делали её удивительно похожей на мою тётю Агату, и – не стану скрывать – сердце у меня чуточку ёкнуло. Тётушка Далия явно переоценила лёгкость задачи, предложив мне сыграть на струнах души этой женщины. После краткой паузы для моих позывных в эфире она представила меня остальной шайке, и я совсем уж было собрался проявить вежливость и спросить Эверарда Фодергилла, что из картин он написал в последнее время, как вдруг он застыл на месте. – Тсс! – прошипел он. – Вы слышите, мяукает кошка! – Ээ, что? – растерялся я. – Мяукает кошка. Я уверен, что слышу, как мяукает кошка. Прислушайтесь! Пока мы прислушивались, дверь отворилась и вошла тётя Далия. Эверард адресовал свой призовой вопрос ей. – Миссис Траверс, вы не видели снаружи мяукающей кошки? – Нет, – ответила моя престарелая родственница. – Никаких мяукающих кошек. А вы что, их заказывали? – Не выношу мяукающих кошек, – заявил Эверард. – Мяукающие кошки действуют мне на нервы. На этом мы временно покончили с мяукающими кошками. Подали чай, я занялся тостами с маслом, и так мы коротали долгий день, пока не наступило время переодеваться к обеду. Армия Фодергиллов тронулась с места, и я было направился за ними, когда тётушка Далия меня остановила. – Секундочку, Берти, – сказала она. – Прежде чем ты пойдёшь надевать свежий воротничок, я хочу тебе кое-что показать. – А мне хотелось бы узнать, – парировал я, – что это за дело, которое вы хотите мне поручить. – О деле позже. Оно связано с тем, что я тебе покажу. Но сначала – слово нашему спонсору. Ты ничего не заметил в Эверарде Фодергилле, вот только что? Я покопался в памяти. – Я бы сказал, он какой-то немножко дёрганый. Пожалуй, слегка перегибает палку насчёт мяукающих кошек. – Вот именно. У него нервы никуда не годятся. Корнелия говорит, что раньше он очень любил кошек. – Похоже, он до сих пор ими интересуется… – Его подкосила эта чёртова картина. – Что ещё за чёртова картина? – Сейчас покажу. Пошли. Она провела меня в столовую и включила свет. – Смотри, – сказала она. Это была большая картина, написанная маслом. Из тех, что, вроде бы, называют классическими. Тучная женщина, одетая по минимуму, обсуждающая что-то с голубем. – Венера? – предположил я. Это обычно самый верный ход. – Да. Работа старого Фодергилла. Он как раз тот человек, который способен намалевать женский день в турецкой бане и назвать это Венерой. Это его подарок Эверарду на свадьбу. – Вместо обычного ножа для рыбы. Отличная экономия. Ловко, очень ловко. И насколько я вас понял, последнему она не нравится. – Ещё бы! Это же мазня. Старик – всего лишь бестолковый любитель. Но Эверард обожает отца и не хочет задеть его чувства, так что не может просто приказать снять её и сунуть в чулан. Она его просто доконала – ему приходится смотреть на неё всякий раз, когда он хочет заморить червячка. И что в результате? – Хлеб становится пеплом у него во рту. – Вот-вот. Она сводит его с ума. Ведь Эверард – истинный художник. Он пишет отличные вещи. Кое-что даже выставлено в галерее Тейт. Посмотри-ка сюда, – показала она на другой холст. – Вот одна из его работ. Я бегло оглядел картину. Она тоже была классическая и на мой непросвещённый взгляд мало отличалась от первой, но полагая, что от меня ждут критического суждения, я заметил: «Мне нравится патина». Обычно это тоже верный ход, но на этот раз, похоже, я сказал что-то не то, и моя родственница презрительно фыркнула. – Молчал бы лучше, олух несчастный! Да ты даже не знаешь, что такое патина! Тут она, конечно, попала в
Прибытие в Маршем Мэнор едва ли помогло разгладить первое и поднять последний. Обстановка, в которой я оказался, переступив порог гостиной, была настолько уютной, насколько можно пожелать. Камин с горящими поленьями, удобные стулья, чайный столик, издававший бодрящий аромат тостов с маслом и пышек – всё это, конечно, было очень приятно встретить после долгой езды промозглым зимним вечером. Но одного взгляда на присутствующих было достаточно, чтобы понять – я угодил в то самое местечко, где всё вокруг радует глаз, и лишь человек ничтожен2. Когда я вошёл, их там было трое, причём все явно представляли собой самые примечательные продукты, какие только мог произвести Хэмпшир. Один был маленький тщедушный типчик с тем видом бороды, который доставляет так много неудобств – как я понял, это и был хозяин дома. Рядом сидел другой, примерно той же конструкции, но более ранняя модель – явно его отец – тоже обросший бородой по самые уши. Третьей была крупная расплывшаяся женщина в роговых очках, которые выдавали профессиональную слабость всех бумагомарак женского пола. Очки делали её удивительно похожей на мою тётю Агату, и – не стану скрывать – сердце у меня чуточку ёкнуло. Тётушка Далия явно переоценила лёгкость задачи, предложив мне сыграть на струнах души этой женщины. После краткой паузы для моих позывных в эфире она представила меня остальной шайке, и я совсем уж было собрался проявить вежливость и спросить Эверарда Фодергилла, что из картин он написал в последнее время, как вдруг он застыл на месте. – Тсс! – прошипел он. – Вы слышите, мяукает кошка! – Ээ, что? – растерялся я. – Мяукает кошка. Я уверен, что слышу, как мяукает кошка. Прислушайтесь! Пока мы прислушивались, дверь отворилась и вошла тётя Далия. Эверард адресовал свой призовой вопрос ей. – Миссис Траверс, вы не видели снаружи мяукающей кошки? – Нет, – ответила моя престарелая родственница. – Никаких мяукающих кошек. А вы что, их заказывали? – Не выношу мяукающих кошек, – заявил Эверард. – Мяукающие кошки действуют мне на нервы. На этом мы временно покончили с мяукающими кошками. Подали чай, я занялся тостами с маслом, и так мы коротали долгий день, пока не наступило время переодеваться к обеду. Армия Фодергиллов тронулась с места, и я было направился за ними, когда тётушка Далия меня остановила. – Секундочку, Берти, – сказала она. – Прежде чем ты пойдёшь надевать свежий воротничок, я хочу тебе кое-что показать. – А мне хотелось бы узнать, – парировал я, – что это за дело, которое вы хотите мне поручить. – О деле позже. Оно связано с тем, что я тебе покажу. Но сначала – слово нашему спонсору. Ты ничего не заметил в Эверарде Фодергилле, вот только что? Я покопался в памяти. – Я бы сказал, он какой-то немножко дёрганый. Пожалуй, слегка перегибает палку насчёт мяукающих кошек. – Вот именно. У него нервы никуда не годятся. Корнелия говорит, что раньше он очень любил кошек. – Похоже, он до сих пор ими интересуется… – Его подкосила эта чёртова картина. – Что ещё за чёртова картина? – Сейчас покажу. Пошли. Она провела меня в столовую и включила свет. – Смотри, – сказала она. Это была большая картина, написанная маслом. Из тех, что, вроде бы, называют классическими. Тучная женщина, одетая по минимуму, обсуждающая что-то с голубем. – Венера? – предположил я. Это обычно самый верный ход. – Да. Работа старого Фодергилла. Он как раз тот человек, который способен намалевать женский день в турецкой бане и назвать это Венерой. Это его подарок Эверарду на свадьбу. – Вместо обычного ножа для рыбы. Отличная экономия. Ловко, очень ловко. И насколько я вас понял, последнему она не нравится. – Ещё бы! Это же мазня. Старик – всего лишь бестолковый любитель. Но Эверард обожает отца и не хочет задеть его чувства, так что не может просто приказать снять её и сунуть в чулан. Она его просто доконала – ему приходится смотреть на неё всякий раз, когда он хочет заморить червячка. И что в результате? – Хлеб становится пеплом у него во рту. – Вот-вот. Она сводит его с ума. Ведь Эверард – истинный художник. Он пишет отличные вещи. Кое-что даже выставлено в галерее Тейт. Посмотри-ка сюда, – показала она на другой холст. – Вот одна из его работ. Я бегло оглядел картину. Она тоже была классическая и на мой непросвещённый взгляд мало отличалась от первой, но полагая, что от меня ждут критического суждения, я заметил: «Мне нравится патина». Обычно это тоже верный ход, но на этот раз, похоже, я сказал что-то не то, и моя родственница презрительно фыркнула. – Молчал бы лучше, олух несчастный! Да ты даже не знаешь, что такое патина! Тут она, конечно, попала в
- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (6) »