Евгений Абрамович Баратынский Полное собрание стихотворений в двух томах Том 1. Стихотворения

Д. Мирский. Баратынский

1

Баратынский, как определил его еще Белинский, был поэт переходного времени, – времени, когда в недрах крепостной России рождалась Россия капиталистическая. Основы крепостного хозяйства и крепостнического самодержавия начинали уже трескаться, когда он вступал в литературу; время его зрелости было эпохой реакции и депрессии, временной стабилизации строя, когда однако трещины, на первый взгляд менее страшные, продолжали расти исподволь, под внешним покровом сковавшего все николаевского мороза; последние годы его жизни были началом поворота к более быстрому и окончательному разложению крепостного строя.

Все это не могло не отражаться на поэзии Баратынского. Однако, изменяясь под действием изменявшейся исторической обстановки, Баратынский не умел перестроиться так, чтобы оказаться нужным какой бы то ни было реальной общественной силе. Бессильный связать себя с кем бы то ни было, Баратынский остро и мучительно переживал свое идейное и творческое одиночество. Лучшая часть его поэзии – плод глубоко эмоционального сознания этой ненужности и этого одиночества. В этой отрицательной связанности со своим временем и в глубоко оригинальном творческом использовании этой отрицательной величины лежит своеобразие поэзии Баратынского.

Одиночество Баратынского не было социальным одиночеством. Его классовая природа совершенно прозрачна. Он дворянин и помещик, без каких бы то ни было черт деклассированности или «пролезания в tiers-état». Помещик крепкий, сам успешно хозяйствующий, но далеко не удовлетворенный барщинным хозяйством, стабилизация которого была следствием неблагоприятной экономической обстановки; объективно заинтересованный в том, чтобы преобразиться в агрария, экономически при благоприятных обстоятельствах способный на это и субъективно мечтающий об этом. Совсем не зубр и не крепостник во что бы то ни стало, а просвещенный «европеец», очень недовольный тем, что обстоятельства мешают ему стать европейцем настоящим.

Социальная родня Баратынского одного с ним культурного уровня в начале 20-х годов поставляла наиболее правых из декабристов, в начале 40-х не только славянофилов, но и правых западников. Единственный момент в жизни Баратынского, когда он был связан с определенной общественной группировкой, – начало 30-х годов, время его тесной дружбы с Иваном Киреевским. Киреевский тех лет был очень далек от позднейшего славянофила и возродителя православной мистики. Он издавал журнал под агрессивным названием «Европеец», закрытый на третьем номере. В этом журнале печатались парижские письма Гейне, в нем писали: «у нас искать национального значит искать необразованного»; и, противопоставляя «новое европейское просвещение», начавшееся с середины XVIII века, старому европейскому же, утверждали, что это новое просвещение может быть «заимствовано прямо» и «непосредственно применено» к нашему настоящему. «Европеец» был посмертным рецидивом правого декабризма, рецидивом политически очень ослабленным и чисто культурническим, но очень последовательным. И тот факт, что это единственная общественная группировка, к которой за всю свою жизнь примыкал Баратынский, имеет большое значение для его идеологической характеристики.

Говорить о декабризме Баратынского конечно нельзя. Но декабристы были революционной организацией, т. е. авангардом представляемых ими социальных групп. Их конечные союзники были гораздо более многочисленны, чем сами революционеры или открыто им сочувствовавшие. К таким пассивным союзникам – к около-декабристскому «болоту» – принадлежал и Баратынский.

Развитие поэзии Баратынского обнаруживает ясную связь с судьбою декабристов. В личной жизни Баратынского годы перед 14 декабря были годами больших неприятностей и испытаний, которые минутами казались ему совершенно безвыходными. Наоборот, годы после 14 декабря были для него временами безоблачного благополучия и семейного счастья, – на личной жизни Баратынского николаевская реакция, так исковеркавшая личную жизнь Пушкина, не отразилась ничем. Ранние несчастья и позднейшее благополучие нашли отражение в поэзии Баратынского. Но не эти отражения определяют общий характер его до-декабрьского и после-декабрьского творчества. Основная тональность его ранней поэзии – легкое эпикурейство. Мотив печали звучит в ней как биографическая случайность, как литературная мода или как прописное общее место. В позднейшей поэзии Баратынского пессимизм становится все глубже и органичней, и на нем Баратынский вырастает в большого и самобытного поэта.

Стоит немножко остановиться на биографических неприятностях молодого Баратынского. История их дает кое-что для понимания его социальной природы и путей развития его поэзии. Как известно, Баратынский шестнадцати лет был исключен из пажеского корпуса без права поступления на государственную службу, разве если пожелает на военную рядовым. Кара эта была наказанием за кражу со взломом, совершенную им совместно с двумя товарищами у отца одного из них. Преступление, по буржуазной морали, было довольно серьезное. В любом буржуазном государстве Баратынский не избежал бы исправительного заведения для малолетних. Но в крепостническом обществе к преступлению молодого дворянина против чужой собственности отношение было гораздо снисходительней. В семье к проступку отнеслись как к шалости, а к наказанию как к незаслуженному бедствию, и только еще более приласкали обожаемого мальчика. Наказание исходило лично от Александра I, и дворянское общественное мнение отнеслось к нему как к непонятной жестокости впавшего в мистицизм царя. Таково же было отношение и самого Баратынского: в стихах его при многочисленных жалобах на судьбу и на «оковы» совершенно отсутствуют мотивы раскаяния, – они появляются только в полуофициальном письме к Жуковскому, в котором он просил последнего умолить царя в его пользу.

Д. Благой (в статье «Баратынский» в Литературной Энциклопедии) рассматривает постигшее Баратынского наказание как момент деклассирующий и строит на этом концепцию Баратынского как поэта деклассированного дворянства. Такая точка зрения не оправдывается ни характером поэзии Баратынского, ни историей его наказания. Наказание не лишило его ни имущественной базы, ни отношения класса к нему как к целиком своему. Правда, если бы Баратынский не пожелал поступить на службу рядовым, некоторое чисто формальное деклассирование имело бы место: неслужащий дворянин лишался некоторых