власть простиралась от ледяного Нордкапа до раскаленной пустыни Северной Африки, от волн Атлантики до бескрайних широт России.

Если бы кто-то сказал, что путь Гитлера начался в 1910 году в Венской сокровищнице, его посчитали бы сумасшедшим. Но мудрецы посмотрели бы друг на друга и понимающе улыбнулись. Не бывает случайностей, самое большее есть вещи, которые обычные люди объясняют обычными причинами.

Теперь огонь пожирал плоть человека, ставшего символом ледяного уничтожения. Огонь и лед, в вечной игре магических сил. Казалось, что пламя требовало дань за миллионы оставшихся мертвецов. Но огонь породил бы пепел, а пепел стал бы семенем для нового феникса, который в далеком будущем поднялся бы из него с сильным взмахом крыльев.

Вена, 18 ноября

Только на семнадцатый раз писк будильника проник в мозг Ганса Вайгерта. Самому будильнику это было безразлично. Он пищал бы так долго, пока в его электронных внутренностях протекал бы электрический ток. Может быть, вплоть до конца всех дней. Или пока хозяин прикажет его схеме прекратить — и нажмет кнопочку с обозначением «Off».

После 22-ого звука пора было уже дать ему эту команду. Вайгерт валялся и на ощупь искал правой рукой нарушителя спокойствия, или, точнее: ту белую пластмассовую кнопку, через которую хозяин мог передавать свои распоряжения машине.

Первые обе попытки не удались, что зависело, пожалуй, от того, что Вайгерт закопал свою голову в подушку и рука пыталась справиться с будильником вслепую, полагаясь лишь на осязание своих пальцев. Все же, наконец, ей это удалось. Короткое нажимание и зуммер прекратился. Хозяин приказал.

Вайгерт не обижался на будильник. Для него он был как паромщик, который каждое утро переводил его из одного мира в другой. Из царства сна в действительность жизни. По утрам организм Вайгерта действовал медленнее, чем обычно. Как будто жизнь решила, снизив свой темп, растянуть время и продлить саму себя. Но трюк этот не мог удаться. Ведь мир снаружи пульсировал в привычном ритме, требовал людей, которые занимали свое место в нем и приспосабливались к этому темпу. И потому телу Вайгерта приходилось каждый день снова синхронизировать свои процессы с процессами в мире.

Как раз сейчас пришло время для этого. То, что нельзя изменить, нужно принимать. Когда он поднимался, то чувствовал стук молотков в голове. Прошлая ночь требовала своей дани. Медленно пробивались воспоминания. Какое же кафе это было? «Фогги Дью» с его превосходными импортами из Ирландии, причем все не меньше 43 процентов объема? Или если это был «Бирфлут», где дюжина кранов для пива торчала из стенки и не хотели заканчиваться. Нет, все же нет. Пожалуй, это был действительно «Фогги Дью». Молотки в голове застучали сильнее.

Только немного света проникало через закрытые жалюзи окна спальни. Но этого вполне хватало для ориентации. На ночной тумбочке переполненная пепельница, рядом пустая упаковка сигарет и зажигалка. Два стакана, в одном из которых все еще были остатки виски, довершали натюрморт. 2 стакана!?

Вайгерт повернул голову направо. Необычная для этого времени дня быстрота движений вызвала боль. Она все еще лежала там. Нога высунулась из-под одеяла — и что за нога! Над ее голыми плечами лежали волны длинных, белокурых волос. Глаза — они вчера были еще темно-синими, если Вайгерт мог вспомнить — были закрыты. Тени для век немного стерлись. Это наверняка произошло, когда их горячие тела так близко соединились, чтобы штурмовать вершину вожделения.

Вайгерт познакомился с нею вчера, в «Фогги Дью», вероятно. Ее имя… Ева? Нет, это бы он запомнил. Но буква «е» точно была в имени. Даниела, вероятно? Вероятно. А может быть, и нет.

Как бы то ни было. Прежде чем уйти, он должен был ее разбудить. Но до этого еще было время. А, собственно, который час? Будильник. У него же есть и другие задания, не только пищать. Один лишь взгляд проинформировал Вайгерта, что уже через двадцать минут десятого. Как раз время дню принимать свой темп.

Он осторожно встал с кровати. Он еще не хотел будить ее. Беседы утром после этого в большинстве случаев протекали неудобно. Уже часто Вайгерт обдумывал, как можно было бы избегать этой ситуации. Но он пока еще не нашел решение. И потому старался свести общение до необходимого минимума.

В спальне царил хаос. Всюду лежали разбросанные предметы одежды. Сейчас он как раз стоял на своих джинсах. В открытой двери лежала ее юбка. Двумя шагами дальше, еще в передней, черные трусики, который он там стянул с нее. Если бы их сложить, они вряд ли были бы больше почтовой марки. На полпути к двери на ковровом покрытии лежала его вчера еще белая рубашка. Вчера кто-то случайно разлил на нее красное вино, да еще одного из этих ужасных урожаев. Сегодня ему точно не придется ее надеть. Из-под рубашки высовывался один его носок. И совсем рядом ее черные чулки без пояса, швы которых так соблазнительно подчеркивали ее длинные ноги. Собственно, Вайгерт искал свои трусы. Но их нигде не было видно. И он решил остаться таким как есть: голым.

Когда он в ванной увидел в зеркале свое лицо, то был приятно удивлен. Он ожидал худшего. То, что он стриг свои черные волосы действительно коротко, вновь оказалось полезным. Они были не слишком растрепаны. Щетина придавали ему несколько дерзкий вид, и потому он решил отказаться от бритья. Зеленые глаза выглядели несколько заспанными, но после хорошего душа и таблетки от головной боли это тоже уладилось бы.

Вайгерт открыл воду — ледяную — и стал под струей. Это был его стиль привести себя в нужный темп и синхронизироваться с движением мира. На его теле были еще следы загара прошлого лета. Было прекрасное, горячее лето, каким Вайгерт его любил. Всякий раз, когда позволяло время, он ехал на выходные на одно из озер, которые создавали действительно многочисленные ландшафты Зальцкаммергута или Каринтии.

Он не брал настоящего отпуска, он решил перенести его на следующий год. Пять недель в Шотландии. Высокогорье. Туманные долины. Тихие вечера перед камином. Прокуренные пабы. Волынки. Виски из солода. В следующем году.

Холодная вода струилась по его телу и пробуждала в нем жизнь. По Вайгерту было видно, что он — пусть даже и много лет назад — усердно занимался спортом. Но его профессия оставляла ему для этого все меньше времени. И, наконец, он совсем бросил спорт. Вместо этого он стал еще больше курить — это, пожалуй, профессиональная болезнь журналистов.

Вайгерт выключил воду и потянулся за полотенцем. Вытирая себя насухо, он решил отказаться от завтрака. Времени все равно не хватило бы. Лучше он перекусит уже в редакции.

Когда он зашел в спальню,