гикнув — естественно про себя, я скатываюсь вниз и подбегаю к воде. Моя рука открывает кран, выпуская струйку на свободу. Она серая, но, вознесенная волей моего воображения в поток, раскрашивается яркими живыми тонами. По поверхности скользит редкая рябь. Тихое, едва приметное течение несет вдоль берега хворостинки, бумажки и одну-единственную, гордо задравшую желтый разлохматившийся хвост стружку. Где-то вода смыла с берега земляную взвесь, и та медленно струится коричневой змейкой, покуда не оседает на дно.

Раз, два! Скидываю рубашку и брюки двумя быстрыми уверенными движениями и бросаюсь в воду. Переливающаяся серебром поверхность бурлит под шлепками ладоней. Они звучат сочно, дерзко и не боятся нарушить серую стерильную тишину — бум, бум! Глотнув воздуха, ухожу под воду и плыву так некоторое время, ощущая, как стучат молоточки в ушах. Там тоже тишина, но совсем иная — живая, умиротворяющая, под конец — давящая. Выдавив из легких остатки воздуха, взлетаю к поверхности и утопаю в солнечных лучах. Желтых, ослепляющих, переливающихся сквозь пленку струящейся с волос по лицу воды. Я сплевываю эту воду, не очень чистую, но такую сладкую на вкус, и со смехом расшвыриваю ее пригоршнями, вздымая каскады рассыпающихся капель. Еще несколько гребков, и рука мягко вонзается в придонный ил. Я быстро выдергиваю ее и по привычке нюхаю. От руки пахнет чуть приторной гнилью, ил оплывает по коже жирными разводами, словно диковинное шоколадное масло. Он источает аромат жизни, и мне смертельно хочется лизнуть его. Блаженно закрыв глаза, я вытягиваю язык к поднесенной к губам ладони.

— Ты что, спятил?

Река исчезает. Исчезает вместе с солнцем и запахом ила. Передо мной на фоне дверного проема стоит хранитель. На здоровенной серой роже его играет отвратительная ухмылка. Ах, как мне хочется въехать ему по мерзким мордасам! Но хранитель, верно, раз в десять сильнее меня, хотя и не подозревает об этом. И еще он побаивается меня, и я знаю почему.

— Бонуэр? — Он спрашивает не потому, что не знает, а потому, что так положено.

— Так точно! — Руки привычным движением падают вниз, ладонями к бедрам. Закостенелый в молчании язык немного коряво, но в общем верно рапортует: — Дип Бонуэр, заключенный Н-214!

— На выход!

Скрывая удивление, послушно шагаю вперед. Настоящее исчезает, обращаясь в прошлое. Я еще не подозреваю, вернее, не подозревал, что через несколько мгновений мне предстоит увидеть солнце.

Глава 2

Заключенных категории «А», к каковым отношусь я, полагается конвоировать двум хранителям. Поэтому я ничуть не удивился, когда, выйдя за дверь, обнаружил там еще одного мордоворота. Этот был, судя по всему, из новичков. Вид у него был более чем свирепый, но полусогнутая и намертво прилепившаяся к поясу, где висела кобура с излучателем, рука свидетельствовала о том, что он порядком волнуется. Еще бы! Не каждый день и далеко не каждому хранителю выпадает честь конвоировать такого заключенного, как Дип Бонуэр, то есть меня. Вот только интересно, куда мы направляемся? С утра вроде бы был вторник, и до Дня благодарения оставалось еще порядочно. Мне полагалось безвылазно сидеть в своей конуре по меньшей мере еще три дня. Что-то тут было не так…

Выяснить точно, что именно, мне не позволили. Кулак старшего хранителя весомо уперся в мою спину. Позвоночник встретил его прикосновение невольным содроганием. Вот таким же движением, сильным и уверенным, только намного более резким, хранители ломают строптивым заключенным хребет. Я не испытывал желания сдохнуть, да и вообще, признаться, не был строптивым, поэтому грозно произнесенному приказу внял моментально.

— Вперед по коридору!

Ноги сразу взяли в карьер, словно мне предстояло бороться за приз на спринтерской дистанции.

— Стоп! — крикнул хранитель. Я послушно остановился. — Бонуэр, ты что, очумел?

Медленно, дабы не схлопотать по шее, я повернул голову. Хранитель не выглядел рассерженным, хоть голос его и был неласков, он просто рисовался перед новичком.

— Нет, хранитель, — ответил я со всей подобающей почтительностью.

— Тогда, может быть, ты забыл правила?

Я быстренько вспомнил инструкции поведения заключенных. Параграф пятый, пункт четырнадцатый гласил, что заключенный категории «А» при конвоировании должен следовать между двумя хранителями. Толстомордый был прав, я дал промашку.

— Прошу прощения, хранитель.

— То-то же! Я пойду первым, ты следом, мой напарник замыкает. И не вздумай выкинуть какую-нибудь шутку! Ты меня знаешь…

По правде говоря, я его совсем не знал, но шутить с таким мордоворотом не хотелось даже такому отъявленному мерзавцу, каким был я.

— Я все понял, хранитель. Я…

— Заткнись!

Подонок в сером комбинезоне был опять прав — я слишком много болтал, намного больше, чем положено заключенному. Но что поделать! Человеку, который не вымолвил ни единого слова целых два дня, хотелось поговорить. Я кивнул, показывая, что согласен молчать. Ради прогулки я был готов на все, даже на то, чтобы молчать. Размять ноги — это так здорово!

Старший кивнул напарнику и медленно двинулся вперед. Я, как и положено, направился за ним. Позади мягко ступал второй хранитель. Он выглядел так, словно у него бесповоротно поехала крыша, и, признаться, у меня засосало под ложечкой от мысли, что он может выкинуть. Я вовсе не испытывал желания схлопотать в задницу раскаленный импульс. Мне не приходилось слышать, чтобы подобная терапия кому-то пошла на пользу.

И потянулся коридор — широкий, совершенно пустой и, естественно, серый. Громадная четырехугольная труба с выпуклыми, причудливой формы сканерами, каждый из которых неотрывно следил за одним из моих собратьев по несчастью. Я ощутил глухую ненависть к этим приборам. Ух как их я ненавидел!

Широченная спина хранителя закрывала обзор, и потому я не заметил, как впереди выросла полупрозрачная стена, за матовой поверхностью которой маячила размытая фигура.

— Встань здесь!

Я повиновался.

Из стены высунулось круглое рыльце сканера. Я стоял не шевелясь, давая возможность обследовать себя. Меры предосторожности, применяемые к заключенным в тюрьме Сонг, право, выходили за границы здравого смысла. Хотя, с другой стороны, от ребят, подобных вашему покорному слуге, можно ждать чего угодно.

Негромко зажужжал зуммер, и стена подалась влево, освобождая проход. Стоящий за нею хранитель с нескрываемым любопытством обшарил меня взглядом. Ему нечасто приходилось видеть заключенных категории «А». После смены этому парню будет что рассказать друзьям за кружкой дрожжевого пива.

Шедший