отеле Гранд Доминик. Однако он усвоил, что роль, которую сам человек считает игрой — не всегда та же самая роль, в которой их воспринимает мир.

— Для начала — сказал он, достав из кармана один из своих специально отпечатанных шаблонов, — Я попросил бы, чтобы сэр Смихт был так любезен снять свою шляпу на время, достаточное, чтобы провести моё исследование…

Англичанин с величайшим удивлением уставился на шаблон. — Боже правый! — воскликнул он. — Я делал это когда-то в Брайтоне и, конечно, платил, чтобы френолог щупал и изучал мою головушку — но я никогда не думал, что за такую привилегию френолог заплатит мне!

— Ах, Брайтон, — заметил Эстерхази. — Королевский Павильон^[5] — какая фантастическая экскурсия! Вы не задумывались, что Первый Джентльмен Европы^[6] мог быть первым джентльменом в Европе, который курил гашиш?

Смихт фыркнул. Затем его лицо, когда он начал снимать шляпу, несколько изменилось. Он завершил жест, а потом сказал: — А, Брайтон. Полагаю, вы говорите на английском, хотя, думаю, вы не англичанин?

— Мальчиком я часто проводил каникулы с семьёй моей тётушки, жившей в Англии.

— Тогда давайте прекратим говорить по-французски. Это гораздо труднее для вас, чем для меня. К тому же — если вы бывали в Англии, то должны чертовски хорошо знать, что титул сэр никогда не предшествует лишь одной фамилии без имени, хотя в случаях, подобных сэру Мозесу Монтефиоре^[7] можно и не следовать этому правилу — точка зрения, которую я никак не могу донести до континентального ума, будь он проклят! Я согласен на милорда, потому что это, так сказать, традиционно; и я представляюсь S-M-I-H-T, потому что понимаю, насколько трудно произнести T-H говорящим на любом другом языке, кроме греческого и, возможно, исландского… говорящим? Разговаривающим?…

Здесь он сделал паузу, чтобы передохнуть и обдумать следующую фразу, и Эстерхази воспользовался возможностью, чтобы подойти к нему сзади и мягко возложить пальцы на его голову. Он был немного удивлён, когда тот продолжил говорить: — Так или иначе, титул баронета совершенно озадачивает на европейском континенте — я думаю, это не так уж удивительно, когда здесь каждый сын барона — тоже барон, а каждый сын принца — тоже принц. Ничего удивительного, что Континент просто кишит принцами, баронами, графами и взятками — никакого первородства, что тут скажешь… Давайте, вы просто будете называть их мне, а я стану записывать, нечитаемым готическим почерком и, что бы это ни было, не бойтесь, что я рассержусь, если вы решите, что мне недостаёт честности, или чего-нибудь ещё. Просто скажите: второй снизу, третий сверху — э?

— Первый снизу, первый сверху, — сказал Эстерхази.

Не двигая головой, англичанин вытянул длинную руку и сделал пометку в первой колонке первого ряда. — Я был окрещён Джорджем Уильямом Мармадьюком Пембертоном, — сказал он. — Зовите меня Джордж, как меня обычно называют. Мармадьюк Пембертон был двоюродным дедом, женатым на скончавшейся раньше него двоюродной бабушке. Он производил собачье печенье или что-то вроде того и разбогател на этом или, может, на диетическом печенье, неважно. Поскольку у них с тётей Мод никогда не было детей и он никогда не женился повторно, после того, как она умерла, то меня это и не беспокоило. Я полагаю, остальные мои родственники подумали, мол, давайте назовём его в честь деда, и он оставит ему всё богатство, при условии принятия имени Смит-Пембертона. Титул баронета должен был перейти ко мне от старшего брата. Что ж, старый Мармадьюк оставил меня на бобах, что он оставил мне — это крошки от ушедшего в фонд восстановления церквей, безусловно вытянутое у него хнычущими викариями.

— Второй снизу, четвёртый сверху, очень хорошо. Тэнни, что ни говори, всегда дарил мне на день рождения гинею чаевых, так что, из благодарности и потому, что не выносил имя Джордж, я всегда назывался Пембертон Смит. Разве можно заставить любого континентального печатника правильно набрать Пембертон? Ха! Бросил и пытаться. Теперь, относительно одиллической силы или сил, это началось с Бульвер-Литтона, как он себя называл, прежде чем получил свой титул — никогда не читали что-то из его ахинеи? Ужасная белиберда, не знаю, как его вообще можно читать, но, знаете, у него было более, чем просто намёк на одиллическое. Что это? Четвёртый снизу, первый сверху, переносим в следующий разряд. И, разумеется, можно сказать, в некотором смысле всё вернулось к Месмеру. Ладно, ай-яй-яй, хм, у Месмера это и было. Хотя бедняга не понимал, чего он достиг. А потом Оскар поймал пулю маори в месте под названием Па Реви Нанг Нанг, или как-то так, паршиво — умереть в месте под названием Па Реви Нанг Нанг или как-то так — шестой снизу и четвёртый, нет, пятый сверху, aiwah, tuan besar^[8]. Затем, знаете ли, Реджинальд нырнул в Хугли^[9], удобная история, и не вынырнул оттуда — наверное, крокодил схватил его, беднягу — лучшая добыча, чем сотня тощих индусов, ах, ладно.

Джордж Уильям Мармадьюк Пембертон Смит на мгновение замолчал и обеими ноздрями втянул понюшку Рэппи.

— И что в результате? Вот мой единственный оставшийся брат, Август, наследник титула баронета. И вот я, бедолага, имя, замаранное всеми бульварными газетёнками, а почему? Из-за простой случайности, Явления Природы, я здесь, продемонстрировав одиллические силы перед подкомиссией Королевского Общества, один из которых, Пигафетти Джонс, неслыханный осёл, любезно предложивший себя в качестве объекта воздействия, ис-па-рил-ся! — оставив только свою одежду, вместе со всеми пуговицами, подбрюшником и бандажом. — Ладно! В конце концов, это был научный эксперимент или нет? Был там риск рассеяться или не было риска рассеяться? Сначала — смех, потом они говорят: очень хорошо, верните его назад, потом они посмели назвать меня шар-ла-та-ном: МЕНЯ! А затем…

Смутно, очень смутно, Эстерхази припомнил давным-давно прочитанное (и даже тогда это не было свежей новостью) о невероятном исчезновении мистера Пигафетти Джонса, Королевского Астронома Уэльса. Но услышанное им теперь давало больше подробностей, чем он когда-либо мог предполагать. Это также объясняло, если не полностью, то, по крайней мере предположительно, почему «милорд сэр Смихт» так долго странствовал по континентальной Европе (а может и дальше), как эмигрант на пособии, по выражению британцев. Таким образом, взамен его нахождения вдалеке и отсутствия по крайней мере новых местных скандалов к смущению его семьи, семья продолжает регулярно переводить ему определённые денежные суммы.

Тем не менее, всё ещё оставалось неясным, стал ли он уже баронетом, или лишь представлялся, потому что таковым является его