Лотос Творити Украденное чудо

«В НОВЫЙ ГОД С ВАМИ ОБЯЗАТЕЛЬНО СЛУЧИТСЯ ЧУДО!» — в эти слова верил уже как пятый десяток своей жизни Кузьма Кузьмич Наивин. И верил очень сильно. И что-то за всю его жизнь с ним ни разу не случилось даже самого маленького, самого крохотного, самого ути-пусенького Чуда. Но он продолжал верить.

Как обычно придя со своей «общественно полезной, великой работы», как он выражался (а работал он дворником), Кузьма Кузьмич приготовил две пачки «Роллтона» и включил маленький, размером с арбуз телевизор. Пока он ел и смотрел свой любимый телеканал «НТВ», его мамочка похлебывала борщ с мяском, с салом и лучком, а еще с душистым хлебушком.

— Сволочь, опять где-то шастал! — встретила его такими словами мамочка, но вместо них он услышал: «Мой любимый сыночек, как я рада, что ты пришел с работы!»

И вдруг он увидел рекламу, на которой широкий бородатый мужчина предлагал купить билеты в лото и попытать удачу выиграть ОДИН МИЛЛИАРД РУБЛЕЙ перед самым Новым 2020 годом. Мужчина так вдохновенно говорил, что у Кузьмы Кузьмича пропал аппетит есть такое королевское кушанье, как «Роллтон».

«Миллиард! Вот это деньжищи!» — Кузьма Кузьмич при этой мысли подпрыгнул со стула и нечаянно руками задел тарелку с лапшой, которая вся вывалилась на стол.

— Неуклюжая свинья! Убирай живо! — скомандовала его мамочка, но на самом деле Кузьма Кузьмич услышал: «Мой любимый сыночек, в следующий раз будь осторожнее. Прибери, пожалуйста, разлитую лапшу за собой».

И Кузьма Кузьмич своими шестью пальцами убрал лапшу, а некоторую прямо со стола съел. Где же его остальные четыре пальца? Так ему их ампутировали из-за обморожения в прошлом году. Просто его любимая мамочка попросила его погулять ночью в мороз. Вот он и погулял.

Билет в лото стоил сто рублей. Но у Кузьмы Кузьмича не было ста рублей. Все деньги он отдавал своей мамочке. Поэтому он подошел к ней и немножечко застенчиво спросил:

— Эээ… мама, дай мне, пожалуйста, сто рублей.

— Зачем тебе сто рублей? — спросила семидесятилетняя старушка, укутавшаяся в плед, куда были вшиты золотые нити.

Кузьма Кузьмич почему-то не захотел сказать, что эти сто рублей ему нужны на покупку билета в лото, поэтому он сказал следующее:

— Сто рублей мне нужны, чтобы купить себе «Роллтон» на январь.

И его любимая мамочка, конечно же, дала ему сто рублей. Однако когда он вышел из дома, одевшись в легкую осеннюю курточку и прохудившиеся сапожки (а на улице при этом властвовал самый настоящий трескучий мороз), ему стало стыдно, что он ее обманул. Совесть его мучила до самого киоска, а потом перестала. Он заговорил с продавщицей:

— Дайте мне, пожалуйста, билет в лото на один миллиард рублей.

Продавщица вяло посмотрела на Кузьму Кузмича и сказала, вяло и протяжно, вернее ему послышалось, что она сказала ангельским голосом:

— С вас сто рублей.

Кузьма Кузьмич, радостный как малое дитя от того, что скоро ему дадут выигрышный билет, полез в карман. Но вот беда — там не оказалось ста рублей! Тогда полез в другой карман — и там ничего нет. Тогда он полез в нагрудный карман — пусто. Ну остался последний, внутренний нагрудный карман, там-то точно должны были быть сто рублей. Где ж им еще быть? Он же их точно клал в какой-то карман. И вот он запустил руку во внутренний нагрудный карман и нащупал там бумажку. Он облегченно выдохнул, заулыбался и достал не что иной, как сверточек туалетной бумаги, но никак не сто рублей.

— Мужчина, вы будете платить за билет? — раздражалась продавщица, но он не видел ее немилого лица.

«Да как же так? — разнервничался Кузьма Кузьмич. — Да где же она? Ну была же купюрушка моя. Была! Дома что ли ее забыл?»

— Извините великосердечно! Я скоро приду! — сказал он и побежал домой.

Переступив собственный порог, его встретила мамочка.

— Ну и где «Роллтон»? — спросила она, упершись кулаками в боки.

А Кузьма Кузьмич сам смотрит по сторонам, ищет сторублевую купюру. А ее нет. Нигде нет. Совершенно нигде нет.

— Что ты как истукан встал? Где «Роллтон» тебя спрашивают?

— Ах, ой, ух, — выдавил из себя Кузьма Кузьмич и второй раз соврал мамочке, что было очень колко и совестно осознавать, — кажется, в магазине забыл…

— Так иди и забери! — крикнула мамочка. И Кузьма Кузьмич выбежал из дома, спотыкнулся на лестнице и хорошенько отбил себе пятую точку, а еще заработал пару синяков на ногах. Он, растерянный, бегал глазками по белому снегу и не знал, что ему делать: билет он в лото не купил, сто рублей потерял и «Роллтон» не купил. Ну да ладно он как-то попытается прожить январь без такого королевского кушанья, как «Роллтон», но вот было очень обидно, что он не купил счастливый билет.

Домой он не хотел возвращаться, чтобы не расстраивать мамочку. Надо будет ей сказать, что он якобы отнес пакет с «Роллтоном» на работу. Он шел по тому же пути, к киоску, поддевал снег прохудившимися сапожками, ощущая пальцами мокрый снег. И вдруг в пару метрах от себя в грязной луже заметил что-то похожее на бумажку. Он подошел, посмотрел по сторонам, нагнулся, поднял грязный предмет. И подумал, что это его сторублевая купюра. Но нет, эта было не сто рублей, а целых тысячу рублей! Пусть и грязные, мятые, противные — но тысячу рублей! И он, веселый как малое дитя, побежал к киоску. Прибежал, а тот закрыт. Да и тысячерублевая купюра настолько изуродовалась за эти минуты, что стало непонятно, что она из себя представляет. Однако Кузьма Кузьмич все равно положил ее в карман — вдруг пригодиться!

Домой он все еще не хотел возвращаться. Чтобы как-то скоротать время, зашел к своему однокласснику Николаю Николаичу Благородному, с которым все школьные годы просидел за одной партой. Да, у него такая была фамилия — Благородный. Кузьма Кузьмич так уважал Николая Николаича, что еще в школьные годы уступил ему любовь всей своей жизни — фигуристую, хохотливую, хозяйственную и очень добродушную Ксению Михайловну.

— Друг мой сердешный! — встретил его крепкими похлопываниями по спине Николай Николаич, который уже лет как двадцать съехал от своей любимой мамочки. — Садись за стол, угощать буду! Поговорим о том о сем.

Кузьма Кузьмич сел и смотрел, как Николай Николаич наливал в глубокую большую тарелку рисовый супчик с крупными фрикадельками, приготовленный золотыми ручками Ксении Михайловны.

«А где твоя женушка?» — хотел было спросить Кузьма Кузьмич, который очень любил рассматривать хорошо сохранившиеся формы этой женщины, как его друг определил:

— Моя Ксюшенька пошла на маникюр.

— Да, да, да, — закивал понимающе, как профессор, Кузьма Кузьмич, — Маникюр — дело важное.