V.S Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

Предисловие от рассказчика

«Мне трудно очаровывать людей, потому что я никакой не

очаровательный. Проницательные люди сразу чувствуют

моё презрительное отношение к ним, а простым людям

просто не нравится моё лицо, — лицо подлеца»

Павел Гончаров (Поль)

Впервые я увидела Поля зимой две тысячи седьмого года, когда пришла доучиваться на заочное отделение Российского Государственного Гуманитарного Университета. Окинула свою группу взглядом, выбирая с кем завести вежливую беседу. Поль, ссутулившись, стоял напротив окна и рассматривал грязь, которая скопилась между батареями. Все студенты ходили парочками, а он стоял один, — вот я и подошла к нему. До самого окончания института в две тысячи одиннадцатом году мы сидели за одной партой, а потом, вдвоём выбрав самую строгую преподавательницу в качестве научного руководителя дипломной работы, окончили-таки обучение по специальности «юриспруденция». Скажу вам честно, — более проблемного человека я в жизни не видывала. В перерывах между сессиями (напоминаю, что учились мы по заочной форме) я с Полем не общалась — мы не встречались и не созванивались; разве что в последний год учёбы наши контакты участились.

Вернёмся в день нашего знакомства. «Ты новенькая Маша?» — спросил Поль. «Да, раньше в Университете училась, а ты?..» «Здесь почти все раньше где-то учились», — продолжил Поль, — «Тебе сколько лет?» «Двадцать шесть, ты…» «Мда, не девочка», — сказал он. «Вот это хамство!» — подумала я. Думать вслух — одна из черт твоего характера, мальчик?..

Он был из тех, кто у парикмахеров спрашивает: «А у меня хорошие волосы?», а у стоматологов спрашивает: «У меня ведь хорошие зубы? Лучше среднего?» Почти за пять лет общения с Полем, я так и не поняла, — нравится мне этот человек или раздражает. Понимаете, он был настолько откровенен в высказывании своих суждений, что иногда становилось неловко слушать, порой хотелось осмотреться по сторонам, чтобы убедиться, что никто больше не находится рядом. Одной из сторон его незаурядного ума была постоянная депрессия. Часть негативного потока своего сознания он неизменно выливал на меня. Казалось бы — с таким багажом знаний и подвижностью воображения — живи в своё удовольствие, но это было не про Поля. Он сам как-то сказал, цитируя какое-то литературное произведение: «Кто-то готовиться к смерти заранее. Некоторые за сорок лет». Любитель цитат. Его проблема была в том, что он смертен, — он сам так сказал. Ну, что тут ответишь?! Ещё он считал проблемой то, что не мог находиться одновременно в разных местах; тут тоже без комментариев.

Последние два курса я работала в магазине отделочных материалов и, по окончанию учёбы была повышена до управляющей. Была у меня и другая работа… А Поль после института, благодаря связям своего отца, устроился работать в районный суд Центрального района.

Значит так, — летом две тысячи одиннадцатого года мы защитили дипломы, — где-то в середине ию…ня, а через год и полтора месяца, — в конце августа две тысячи двенадцатого года состоялась церемония прощания с телом безвременно (никогда не понимала значения этого слова) погибшего Павла Павловича Гончарова, которого родные и близкие (ещё один штамп) звали Поль; закрытый гроб, в котором лежало то, что удалось выловить из озера. Церемония проходила в помещении крематория, через полчаса останки превратились в горстку пепла. Мать Поля активно возражала против кремации, — приставала ко всем с одним и тем же разговором, мол «…даже могилки не будет, приходить-навещать некуда». Но касательно останков было всё решено самим Полем и, соблюдением процедуры строго руководил непонятно (ни для кого, кроме меня) откуда взявшийся красавчик-адвокат. Было ли в его договоре прописано нежно обнимать — вначале меня, а потом опоздавшую на церемонию прощания, двоюродную сестру Поля — этого я тогда не знала, но в атмосфере мероприятия чувствовалась напряжённость, которая неизменно возникала, когда Поль прикладывал к чему-то руку. На церемонии прощания присутствовали, помимо родителей, сестры, адвоката-распорядителя, какого-то мужика с работы и меня, два друга — Тони и Аркадий. В тот день, отправляясь в крематорий на церемонию, мне на мобильный телефон пришло уведомление о том, что на мою электронную почту пришло новое письмо, — письмо было с незнакомого адреса, вот его содержание:

«Когда я учился в десятом классе, у меня появился Интернет. Так как в то время — а это был две тысячи первый год — не были распространены, как сейчас, социальные сети, — все зависали в чатах, — это считалось прикольным. И вообще, на заре российского Интернета, его пользователи себя считали членами некоего элитарного клуба, и, на то были причины, ведь даже сотовый телефон считался роскошью, а уж если ты имеешь возможность писать со своего мобильного смс-ки, то ты счастливчик. Это так, — отступление. Вернёмся к Интернету. Знаешь, чаты по интересам, по географическому нахождению или по возрасту. И вот, на сайте mail.ru был огромный список чатов, самым крутым из них считался чат «для тех, кому за тридцать два». На других чатах было полно малолеток и любой диалог рано или поздно упирался в личные оскорбления, а в чате «кому за тридцать два» собирались зрелые люди (или те, кто хотел сойти за зрелого разумного человека). Не припомню всех подробностей, но скоро я познакомился с одной девочкой, ей было двадцать пять лет. Мы с ней обсуждали разные вещи, в основном наши диалоги крутились около темы взаимоотношения полов, — я ей рассказывал о своих невинных отношениях с моей девушкой, а она мне рассказывала о том, что рассталась со своим парнем и что этому предшествовало. Мы обменялись адресами электронной почты. Её почта была на mail, а моя на Яндексе; я, помнится, в качестве логина использовал имя какого-то киногероя, а эта девочка использовала своё собственное имя и фамилию, разделяя их при написании нижним подчёркиванием, а в конце писался год регистрации почтового аккаунта, — кстати говоря, так делали многие, сейчас так тоже делают. Эта девочка скинула мне свою фотографию, и я скинул ей своё лучшее, на мой взгляд, фото. Спустя год я гулял по Эрмитажу; долгое время рассматривал мумию фараона, которая лежала в стеклянном саркофаге на первом этаже музея; на этом же этаже в Эрмитаже находится кофейня, а раньше (может и сейчас) рядом с кофейней располагалось Интернет-кафе, которое я не преминул посетить. Я зашёл в свою почту и обнаружил три новых письма, два из которых было от моей знакомицы, она сообщала, что в таких-то числах будет