жалеть: был уголовником — им и остался.
— А вы с отцом масштабнее?
Губы Толика дрогнули в ухмылке:
— Почему бы перед смертью и не похамить, да? Но все же отвечу. Мои руки почище твоих. Это тебе даже милиция докажет. Я занимаюсь бизнесом, я кого-то кормлю и от кого-то кормлюсь. Я никого не убивал. В природе не существует пистолетов с моими пальчиками. Я никогда в жизни не натягивал на лицо вонючий чулок, не угонял и не перекрашивал машины — все это в твоем послужном списке, понимаешь? И с ним ты вдруг решил стать праведным? Возомнил, что тебе простится все это?
— Ты же знаешь, я вернул драгоценности, не убивал Падунца и не воровал машины… Тебе просто хочется сейчас меня испачкать, потому что ты завидуешь мне. Ты думал, что купить можно все на свете, ан нет!
— Что? Не неси чушь!
— Чего же ты тогда приехал ко мне? Прислал бы исполнителей — и дело с концом. Нет, ты хочешь лично убедиться, всемогущи деньги или нет. А осечки происходят, да?
— Никаких осечек! Сейчас мы кончаем тебя, а потом направляемся в больницу и я там покупаю твою златовласку. Ты уже не узнаешь этого, но поверь, я отдам ее своим мальчикам. На потеху.
— Поверь и ты мне на слово, Толик: то же я сделаю с Эммой. Если ты думаешь, что я не умею мстить…
— Ты уже ничего не сделаешь!
— Посмотрим. По четвергам я живучий.
Я встал с кровати, потянулся к брюкам, но тот, который стоял у двери, вырвал их у меня, похлопал по карманам и только потом вернул. Я надел брюки, рубашку.
— Пойдем, — сказал Толик.
Его напарник шагнул за порог, в коридор, а я снял с вешалки куртку и набросил ее на плечи. Вес пистолета в правом кармане почти не ощущался, но было, черт возьми, приятно чувствовать его металл.
У подъезда стояла такая знакомая машина — серый «вольво». За рулем сидел краснолицый мужик лет пятидесяти. Видно, он уже знал, куда ехать, потому что, как только все мы уселись, машина рванула с места.
Миновали пост ГАИ, что за кольцевой. Капитан возле синих «Жигулей» и наш водитель помахали друг другу ручкой. Потом по обочинам дороги пошли в леса. Свернули на грунтовку, всю в рытвинах.
— Карьеры скоро, камень там добывают, — охотно пояснил Толик. — Старые разработки водой залиты, глубина — метров десять… Слушай, а может быть, все-таки одумаешься? Будешь Зою возить, меня, в мастерской малярничать, а?
— Я ведь и в морду могу напоследок заехать, Толик.
— Тогда стой, Семеныч. Он все думает, что мы шутим. А мы шутить не любим. Семеныч Падунца пришил, и тут рука не дрогнет. А если что — Вовочка поможет. Выходим, ребята. Иди-ка вперед, Кузнецов, вот туда, к обрывчику. И не держи руки в карманах, это некрасиво.
Я исправился, я сделал красиво. С четырех метров просто невозможно было промахнуться. Они даже затворы не передернули — не успели.
Хуже всех повел себя Толик. Наивно себя повел. Он, наверное, посчитал, что бегает быстрее, чем летит пуля.
Он ошибся.
Оружие убитых я забросил в воду, документы и деньги взял себе. Пешком через лес пошел к трассе.