участь ждёт твою обожаемую сестрёнку, если вдруг решишь выкинуть что-нибудь неожиданное.

Все эти дни Девятая внимательно наблюдала за ним. Нет, он далеко не дурак, просто искусно прикидывается. Если бы не случай, она бы так и продолжала видеть в нём зазнавшегося пустоголового ублюдка, каких полно среди гладиаторов, но он, сам того не понимая, выдал себя с головой ещё в Регнуме, при упоминании о несчастном мальчишке-нулевом. Сострадание — вот что это было, а самовлюблённым засранцам, считающимся только со своими интересами, оно обычно не свойственно. Откуда это сочувствие к какому-то там мальку, которого Девяносто Седьмой до этого знать не знал, если только мысленно он не поддерживает сопротивленцев, а может, и не только мысленно…

Вихрь подозрительно сощурился:

— К чему ты клонишь?

— Ты же и так прекрасно знаешь, не так ли?

— Не так ли.

— Бросай придуриваться! — Девятая раздражённо выдохнула. Как самонадеянно с его стороны считать всех сплошь кретинами!

Уголки его губ слегка дрогнули:

— Мне плевать на Перо, если ты об этом.

«Наконец-то! А вот и настоящий Вихрь. Посмотрим, что ты из себя представляешь, красавчик».

— Чудесно, мой сладкий! Признаться, ты умудрился меня удивить. Да у тебя настоящий талант! Не каждому под силу так долго прикидываться круглым идиотом. А я ведь почти поверила!

Вихрь поднялся на ноги и презрительно хмыкнул:

— Ворон ворону глаз не выклюет, подруга. Думаешь, я не знаю, кто ты? Циничная стерва, готовая сдать своих ради… А ради чего, мать твою?! Ради жрачки получше и мнимой свободы? Может, просветишь? А то я всё гадаю, что такого хозяева обещают вам, ищейкам, если ради них вы готовы убивать своих собратьев, и глазом не моргнув?

— А ты, значит, моргаешь, когда потрошишь своих же на арене? — Девятая громко расхохоталась, в этот раз совсем не наигранно — такой неприкрытой двуличности позавидовали бы даже магистры. — Грёбаный ты лицемер!

Он скривился, точно ему под нос протухший кусок мяса сунули:

— Я убиваю, чтобы выжить, а ты, мразь, убиваешь ради каши понаваристее да койки помягче. Жалкая ты тварь, — и развернувшись, Вихрь зашагал к желторотикам, оставив её с гаденьким чувством поражения.

Ничего, при первой же возможности она обязательно возьмёт реванш. Интересно, догадывается ли Брутус, что его чемпион совсем не тот, за кого себя так старательно выдаёт? Несомненно, ублюдок вынашивает план спасения своей сестрицы. И если этот план как-то связан с Пером, раскрыла она его вовремя. Главное теперь глаз с него не спускать. Малейшее подозрительное движение с его стороны — и он труп. А уже по возвращении нужно непременно предупредить господина. Как же всё отлично складывается! Двух псов одной стрелой: и Нюхача осадит, и доверие хозяина вернёт.

Девятая перевела взгляд на деревню, теперь уже с трудом различимую из-за утренней дымки. Неплохо придумано — обосноваться за Мёртвыми Пустошами, на самой границе. Кто ж сюда полезет, в такую дремучую задницу! Потому-то засранцев так долго не могли вычислить. Но теперь пришло их время, как и время треклятого Нюхача. Хотя доля её вины здесь есть: расслабилась, позволила подсидеть себя. К счастью, господин дал второй шанс, и упускать его она не намерена, иначе… Девятая невольно передёрнула плечами. Нет уж, к встрече с Госпожой она точно не готова. Придётся откупаться чужими жизнями, и первым взносом станет Сто Тридцать Шестой.

«Приготовься, малыш, этой ночью мы наконец-то с тобой встретимся!»

Глава 2

— Выходит, никто из вас не знает имени Первого? — Ровена в удивлении приподняла брови. — Так, может, его и не было вовсе? К слову, известная мне версия основания Легиона куда прозаичнее и весьма отличается от вашей легенды.

— Это не совсем легенда, госпожа, — прогундел Нудный. — Если исходить из того, что мне удалось узнать, это скорее предание. Как-то раз я беседовал с сервусом, который, в свою очередь, был знаком с другим сервусом, который слышал от обучённого грамоте сервуса, что Первый действительно существовал и даже упоминается в некоторых источниках как реальное историческое лицо, достаточно известное в те времена, и…

— Кажется, меня пучит, — пробормотал Морок, исподлобья косясь на разошедшегося собрата.

Тот редкий случай, когда Двадцать Первый ляпнул что-то дельное. Ещё чуть-чуть, и Харо был готов вырвать Нудному язык с корнем. По сравнению с его докучливым трёпом, болтовня Морока казалась божественной мелодией. Чёрт, да сдирание кожи живьём наверняка менее мучительно, чем звук гнусавого голоса Сто Двадцать Восьмого. В замке этот тошнотик ещё как-то помалкивал, а теперь совсем распустился — перед принцессой выделывается, не иначе.

Нудный состроил оскорблённую гримасу, выпятив и без того выпирающую нижнюю челюсть. Ровена сдержанно улыбнулась и заправила за ухо прядь волос, сверкнувшую в лучах солнца золотыми бликами. Здесь, среди уныло-бурых полей, на пыльной дороге, принцесса смотрелась, как садовый цветок в Мёртвых Пустошах: неестественно-чужеродно, но в то же время завораживающе.

— Какая разница, был Первый или нет! — отмахнулся Шестьдесят Седьмой. — Если даже был, много чести говнюку ещё и имя его помнить.

— Не слишком ли категорично? — Ровена одёрнула пегую кобылу, притормозившую у кустарника и уже потянувшуюся мясистыми губами к бледно-зелёным листьям. — Первого предали и поработили, а вы вините его во всех своих бедах. Разве это справедливо?! И что насчёт того так называемого «друга»? Ведь именно из-за него Легион такой, каким мы его знаем.

— С дозволения Первого, — буркнул Харо, надеясь, что Ровена его не расслышит.

Но Ровена всё-таки расслышала. Её аккуратные брови сошлись у переносицы, густые светлые ресницы мелко задрожали:

— Это ещё почему? Разве он не погиб, защищая своих друзей?!

— Ну да, пожертвовал тремя сотнями ради троих, — проворчал Шестьдесят Седьмой, поправляя лямку дорожного мешка. — Тоже мне геройство!

Принцесса задумчиво пригладила гриву кобылы, взъерошенную резким порывом ветра, после чего обратилась к Харо:

— Ты тоже так считаешь?

— Нет. Не тремя сотнями — десятками тысяч нерождённых.

— То есть ты хочешь сказать, он должен был пожертвовать своими близкими?

Странный вопрос, особенно после произошедшего. Жертвовать как раз и означает выбирать между самым ценным, иначе какая это жертва! И если для Первого несколько друзей оказались дороже тысяч жизней собратьев, то какой же он, к псам, герой! Обыкновенный слабак, пусть тогда и гниёт в забвении, другого не заслужил.

Ровена почему-то сердито насупилась и пришпорила лошадь, оставив их