Игорь Герасимович Терентьев 17 ерундовых орудий

17 ерундовых орудий

в книге опечаток нет

Когда нет ошибки, ничего нет

Дети часто спотыкаются; они же превосходно танцуют. Антиох.

Ум заставляет отдельные чувства уступать друг другу и тем он добивается решения всех вопросов по большинству голосов; но когда от этого подымает тошнить, – выходит произвол уха (в поэзии), глаза (в живописи) и начинается искусство, где все возможные противоречия имеют почетное место:

Кто может сомневаться, что нелепость, чепуха, голое чудо, последствия творчества!

Но не так легко обмануть самого себя и ускорить случай ошибки: только механические, (а не идеологические) способы во власти художника и тут мастерство, т. е. уменье ошибаться, для поэта означает – думать ухом, а не головой. Не правда ли!

Антиномии звука и мысли в поэзии не существует: слово означает то, что оно звучит.

Фауст пытался в Евангелии заменить «слово» – «разумом»; здесь, кроме нахальства, обычное невежество людей, которые на язык смотрят как на лопату.

Впрочем, практический язык действительно самая небрезгливая лохань, но законы его обратный законам поэзии. Вот они раз и навсегда:

Законы практического языка.

1) Похожезвучащие слова могут иметь непохожий смысл.

2) Разнозвучащие – один смысл.

3) Любое слово может иметь какой угодно смысл.

4) Любое слово не иметь никакого смысла.

Примеры: 1) Бисмарк (собачья кличка). 2) Полдень и 12 час. дня. 3) Осел или мама (по-грузински значит – папа). 4) Любое слово, которого не знает говорящий или слушающий.

Законы поэтической речи.

Слова похожие по звуку имеют в поэзии похожий смысл.

Примеры: город – гордый, горшок-гершуни, запах-папаха, творчество-творог У Пушкина Татьяна в начале говорит о своей влюбленности так:

а в конце романа, говоря о том же, она повторяет ту же звучащую суть влюбленной:

(Мой приятель уверял, что, когда он влюблен, его поташнивает).

Если вслушаться в слова: гений, снег, нега, странность, постоянство, приволье, лень, вдохновение… слова, которыми восклицаются, желая характеризовать «настроение» «Евгенина», станет несомненно, что они вызваны звуковым гипнозом: Евгений Онегин, Татьяна, Ольга, Ленский!

На этом же построены русские загадки;

Предчувствуя значение звука в поэзии, многие любители потрудились над составлением словаря рифм Пушкина, Тютчева и друг Они не знали, что может быть открыт словарь не только рифмующихся, но и всех вообще слов, которые встречаются у поэта:

(Евг. Онег гл. I стр. XIX)

А дальше поэт, слуховое воображение которого поражено словом «львы», рыкает и ворчит: «узрюли русской Терпсихоры.», «устремив разочарованный лорнет.», «безмолвно буду я зевать.»

А в то время, как представляется этот «светский лев», вся XX стр. изображает зверинец, где балерина Истомина, после слов «партер… кипит», – неизбежно превращена в пантеру;

Мало того: отдельные буквы, – не только слова, – говорят о поэте более откровенно, чем всякая биография. Буква «Б» у Пушкина:

Первая глава переполнена словом «блистать»: обожатель, богини, балет, бока лов, бобровый, боливар, хлебник, в бумажном колпаке, – весь «бум» бального Петербурга,

Я не буду настаивать на том, что «узрюли» означает – «ноздри льва» – может быть это «глазища»…, но произносительный пафос этого слова, одинаковый почти у всех чтецов, доказывает основную правильность догадки: торжественный зверь смотрит, раздувая ноздри.

Поэтический словарь (внешний вид которого может быть то же, что у практического словаря, изданного академией наук) есть работа творческая, т. е. малоубедительная для глухих…

Это не ключ к пониманию поэзии: это отмычка, потому что всякая красота есть красота со взломом… В этой же книге, говоря о «17-ти ерундовых орудиях», я дам краткое описание набора творческих закорюк.

* * *

Зная закон поэтического языка, никто не усомнится, что всякий поэт есть поэт «заумный».

Пользуясь обычными словами, Пушкин превращает «ветошь» в «тошноту», «пар тер» в «пантеру», создает «заумные» слова вроде «узрюли», «мокужон» (Евг Онег. гл. I стр. XII, стрч. 1: «как рано мог уж он тревожить…») …И если бы этого не делал, то не только для футуристов, но и вообще не существовал!..

Стихи Крученых, Ильи Зданевича и мои производят странное впечатление: они до крайности непонятны!

Это ничего: обойдется!

Заумь переходит в зауряд и зауряд в заумь, все меняется на свете, а то, что мы ежеминутно теперь повторяем в простом разговоре, построено хуже самой тухлой маяковины: «не могу оторвать глаз», «потрясать душу», «сойти с ума» или «пьян как зюзя», «тарабарщина», «трын трава»… Кто знает, что такое – «зюзя».

Все это в свое время было сделано каким-нибудь Каменским и вошло в обиход так прочно потому, что дурные примеры заразительны.

Круг влияния заумной поэзии растет медленно и тем лучше для всех!

Наша поэзия отлична как:

1. Упражнение голоса.

2. Материал для языкопытов.

3. Возможность случайного, механического, ошибочного (т. е. творческого) обретения новых слов.

4. Отдых утомленного мудреца, заумная поэзия чувственна, как все бессловесные.

5. Способ отмежеваться от прошляков.

6. Сгущенный вывод всей новейшей теотики стиха.

7. Удобрение языка (заумь – гниение звука – лучшее условие для произрастания мысли).

Новая школа для художника – только неиспытанный наркоз. Но не следует бояться такого слова: самое «естественное» дело – удобрение земли, унаваживание – тот же наркоз (кстати, и слова похожие.)

Культурное возделывание поэзии требует перегноя теории.

Каждый художник принужден учиться до полного невежества: открытия бывают там, где начинается дуракаваляние! Ритм! Ритм! Ритм!

Обрубленные носилки, старая карета, колесница – арба или еще