- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Как хорошо в вашем обществе
Он был единственным пассажиром на борту корабля, единственным человеком внутри изящного цилиндра, со скоростью десять тысяч миль в секунду удаляющегося от Мира Бредли. И все же его сопровождали жена, отец, дочь, сын и другие — Овидий в Хемингуэй, Платон и Шекспир, Гете и Аттила, и Александр Великий. И старый друг Хуан, человек, который разделял его мечты, которые был с ним с самого начала и почти до самого конца. Кубики с матрицами близких и знаменитостей. Шел третий час полета. Возбуждение после неистового бегства постепенно спадало, он принял душ, переоделся. Пот и грязь от дикой гонки через потайной туннель исчезли, не оставив и следа, но в памяти наверняка еще надолго сохранятся и гнилостный запах подземелья, и неподдающиеся запоры ворот, и топот штурмовиков за спиной. Но ворота открылись, корабль был на месте, и он спасся. Спасся. Поставлю-ка я матрицы… Приемный паз был рассчитан одновременно на шесть кубиков. Он взял первые попавшиеся, вложил их на место, включил. Затем прошел в корабельный сад. Экраны и динамики располагались по всему кораблю. На одном из экранов расцвел полный, чисто выбритый, крупноносый человек в тоге. — Ах, какой очаровательный сад! Я обожаю растения! У вас настоящий дар к выращиванию! — Все растет само по себе. Вы, должно быть… — Публий Овидий Назон. — Томас Войтленд. Бывший президент Мира Бредли. Ныне в изгнании, надо полагать. Военный переворот. — Примете мои соболезнования. Трагично! Трагично? — Счастье, что мне удалось спастись. Вернуться, наверное, никогда не удастся. За мою голову, скорее всего, уже назначили цену. — О, я сполна изведал горечь разлуки с родиной… Вы с супругой? — Я здесь, — отозвалась Лидия. — Том, пожалуйста, познакомь меня с мистером Назоном. — Взять жену не хватило времени, — сказал Войтленд. — Но, по крайней мере, я захватил ее матрицу. Лидия выглядела великолепно: золотисто-каштановые волосы, пожалуй, чуть темнее, чем в действительности, но в остальном — идеальная копия. Он записал ее два года назад. Лицо жены было безмятежно; на нем еще не запечатлелись следы недавних волнений. — Не «мистер Назон», дорогая. Овидий. Поэт Овидий. — Прости… Почему ты выбрал его? — Потому что он культурный и обходительный человек. И понимает, что такое изгнание. — Десять лет у Черного моря, — тихо проговорил Овидий. — Моя супруга осталась в Риме, чтобы управлять делами и ходатайствовать… — А моя осталась на Мире Бредли, — сказал Войтленд. — Вместе с… — Ты что там говоришь об изгнании? — перебила Лидия. — Что произошло? Он начал рассказывать про Мак-Аллистера и хунту. Два года назад, делая запись, он не объяснил ей, зачем хочет сделать ее кубик. Он уже тогда видел признаки надвигающегося путча. Она — нет. Пока Войтленд говорил, засветился экран между Овидием и Лидией, и возникло изборожденное морщинами, загрубевшее лицо Хуана. Двадцать лет назад они вместе писали конституцию Мира Бредли… — Итак, это случилось, — сразу понял Хуан. — Что ж, мы оба знали, что так и будет. Скольких они убили? — Неизвестно. Я убежал, как только… — Он осекся. — Переворот был совершен безупречно. Ты все еще там. Наверное, я подполье, организуешь сопротивление. А я… а я… Огненные иглы пронзили его мозг. А я убежал. Ожили и остальные экраны. На четвертом — кто-то в белом одеянии, с добрыми глазами, темноволосый, курчавый. Войтленд узнал в нем Платона. На пятом, без сомнения, Шекспир: создатели кубика слепили его по образу и подобию известного портрета: высокий лоб, длинные волосы, поджатые насмешливые губы. На шестом — какой-то маленький, демонического вида человек. Аттила? Все разговаривали, представлялись ему и друг другу. Из какофонии звуков донесся голос Лидии. — Куда ты направляешься, Том? — К Ригелю-19. Пережду там. Когда это разразилось, другого выхода не оставалось. Только добраться до корабля и… — Так далеко… Ты летишь один? — У меня есть ты, правда? И Марк, и Линкс, и Хуан, и отец, и все остальные. — Но ведь это лишь кубики, больше ничего. — Что ж, придется довольствоваться, — сказал Войтленд. Внезапно благоухание сада стало его душить. Он вышел через дверь в смотровой салон, где в широком иллюминаторе открывалось черное великолепие космоса. Здесь тоже были экраны. Хуан и Аттила быстро нашли общий язык; Платон и Овидий препирались; Шекспир задумчиво молчал; Лидия с беспокойством смотрела на мужа. А он смотрел на россыпь звезд. — Которая из них — наш мир? — спросила Лидия. — Вот эта, — показал он. — Такая маленькая… Так далеко… — Я лечу только несколько часов. Она станет еще меньше.У него не было времени на поиски. Когда раздался сигнал тревоги, члены его семьи находились кто где — Лидия и Линкс отдыхали у Южного Полярного моря, Марк был в археологической экспедиции на Западном Плато. Интеграторная сеть сообщила о возникновении «ситуации С» — оставить планету в течение девяноста минут или принять смерть. Войска хунты достигли столицы и осадили дворец. Спасательный корабль находился наготове в подземном ангаре. Связаться с Хуаном не удалось. Шестьдесят из драгоценных девяноста минут ушли на бесплодные попытки разыскать друзей. Он взошел на корабль, когда над головой уже свистели пули. И взлетел. Один. С ним были только кубики. Изощренные творения. Личность, заключенная пластиковую коробку. За последние несколько лет, по мере того, как неизменно росла вероятность «ситуации С», Войтленд сделал записи всех близких ему людей и на всякий случай хранил их на корабле. На запись уходил час, и в кубике оставалась ваша душа, полный набор ваших личных стандартных реакций. Вложите кубик в приемный паз, и вы оживете на экране, улыбаясь, как вы обычно улыбаетесь, двигаясь, как вы обычно двигаетесь… Матрица запрограммирована участвовать в разговоре, усваивать информацию, менять свои мнения в свете новых данных; короче, она могла вести себя как истинная личность. Создатели кубиков могли предоставить матрицу любого когда-либо жившего человека или вымышленного персонажа. Почему бы и нет? Вовсе не обязательно копировать программу с реального объекта. Разве трудно синтезировать набор реакций, типичных фраз, взглядов, ввести их в кубик и назвать получившееся Платоном или Аттилой? Естественно, сделанный на заказ кубик какой-нибудь исторической личности обходился дорого — сколько потрачено человеко-часов работы! Кубик чьей-нибудь усопшей тетушки стоил еще дороже, так как мало шансов существовало на то, что он послужит
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »