люди вывел, твой талант раскрыл, а ты...

На мощеную улицу упала тень от дирижабля. Упала и поплыла дальше – по магазинчикам одежды с яркими вывесками, по открытым кафе с разноцветными зонтиками, по усыхающей реке с мостом из драконьего стекла. По утопающим в садах и цветах, особнякам торговцев и знати, по огромному кладбищу в западной части города, где когда-то Гэрри и раскрыл талант Мэта.

Девица-иностранка наконец-то починила мобиль. Купила на радостях у проходящей мимо девочки-цветочницы букет азалий. Девочка-цветочница незаметно украла у счастливой девицы-иностранки кошелек.

Мэт любил этот город. И передумал ссориться с Гэрри. Да и смотрели на них уже с подозрением.

–  Ладно, ладно, ну уймись уже, дружище. Может ты мне и помог –  себя же ради помог... но, если бы не тот сторож... Так бы ты и копал могилы до конца своих дней. Развлекал бедняков за три монеты. Жалко мне... этот дом. Старика. Обоих.

–  Дурак, – Гэрри чуть успокоился, покачал головой, видя, что спорить бесполезно. Хмыкнув, добавил. –  Я и сейчас развлекаю... Лучше бы ты, вместо своих глупостей, пришел посмотреть, как начальник сыскного отдела будет вальсировать с Королевой воров.

Но Мэт лишь мысленно поморщился. Мертвецы, которых поднимал Гэрри выглядели... мертвецами. Куклами, пустыми болванками. Они неественно двигались, не могли издать и звука, и воняли ужасно –  гнили слишком быстро на этой жаре. Чернь любила посмотреть на нелепые дерганья тел недавно погибших известных личностей. Их это смешило. А Мэту было гадко. Извращение над даром просто.

Когда два года назад Гэрри-Черныш открыл Мэту тайны магии смерти –  насколько их знал сам –  эльф, наконец, понял, что с ним не так. Или наоборот –  так.

Мэт был совершенно неправильным эльфом.

–  Слушай, Мэт, серьезно тебе говорю  –  прекращай. Сам понимаешь, рано или поздно заметят. И чем позже, тем будет больнее, –  сказал Гэрри-Черныш и сплюнул. Смутился от своего искреннего беспокойства. Увидел, что Мэт опять не слушает, в сторону смотрит, сплюнул еще раз.

И ушел.

Девочка-цветочница за углом делилась добычей с друзьями. Детишки жадно засовывали монеты по карманам, один мальчишка достал из бумажника фотокарточку. Посмотрел, фыркнул, передал по кругу остальным. И каждый пофыркивал с глупой картинки.

Увидев Мэта, детишки  настороженно замолкли.

–  Че надо, ушастый? – выступила вперед девчушка-цветочница. Самая смазливая и смышленая свиду. Вожак.

– Давай меняться, – сказал Мэт. Протянул детям пачку свежих ассигнаций. В деньгах Мэт давно не нуждался. Гэрри об этом позаботился.

–  Дурак что ли? –  как взрослая вскинула бровь девчонка, но деньги забрала. Фотокарточку, все украденное –  до последней монетки – вернула.

Мэт улыбнулся. В словах, что так часто повторяются, должно быть есть смысл.

***

Девица-иностранка – юная хозяйка – ходила меж деревьев и грызла персик. Впивалась маленькими белыми зубками в сочную мякоть. От сладкого сиропа блестели губы. За три года она изменилась – не удивительно, что Мэт сразу не узнал. Сделала что-то со смуглой кожей, длинную черную косу обрезала и завила волосы в мелкие кудряшки. И теперь, как ожившая фарфоровая куколка, гуляла по саду.

Мэт вдруг пожалел, что не купил дорогой костюм, не сходил к цирюльнику. Пришел к ней, как есть: все тот же нищий полуголый эльф. Только тонких шарф на шею закинул – ее прощальный подарок.

Мэт вдруг пожалел обо всем – это из-за нахлынувших позабытых чувств. Хотел отступить, сбежать, но она обернулась. Увидела, узнала. Выплюнула косточку  – грубо, как какой мальчишка с улиц.

– Виктория, – Мэт растянул губы в улыбке.

– Мэт, – неверяще покачала головой  она. – Все такой же... даже не верится.

– Ты красоткой стала, – Мэт подошел к ней ближе. Заметил, как сбилась от духоты пудра на ее лице. – Ну как, поумнела? В смысле, научилась чему?

Виктория улыбнулась. Благосклонно, снисходительно. Изменения в родном доме –   вызвали у нее растерянность, непонятную тревогу. Но Мэт все тот же, привычный бестолковый. Неправильный эльф. Он это знал.

– Смотри, – Виктория изящно взмахнула рукой, и между ней и Мэтом взбугрилась земля, пробился росток, расти стал, все быстрее и быстрее, освобождая зеленые листья, рождая крупный бутон. Странный, неестественный цветок. Роза со слишком толстым и длинным стеблем, Мэту под нос. Бутон пробовал распуститься – Мэт пробовал сделать все, чтобы позволить ему это.

Не вышло. Слишком близко.

Алые лепестки поникли, почернели, опали... И листья за ними. Лишь голый ствол – тоже почерневший  – остался. Колючий, жуткий.

Виктория покраснела от стыда из-за неудачи. Ножкой пихнула стебель – от взмаха цветные юбки взлетели и почти обнажили коленки. Виктория коротким заклинанием развеяла свою неудачу в пепел. Попыталась непринужденно пожать обнаженными плечами – хрупкими, слишком костлявыми, пропитанными кремом от загара.

– Наверное, тут земля плохая. От почвы тоже много  зависит. И от погоды. Я уже отвыкла от этой жары... Раньше мне не казалось, что здесь так... неприятно пахнет.

Сладкая гниль пропитала этот сад.

– Как тебя встретил отец?

Виктория некрасиво сморщила милое личико.

– Проклял, как еще. Он всегда был против моего обучения.  А теперь так... обвинил, что на похороны не приехала. Но ведь я не могла, никак не могла отпроситься с университета! Да, строгие правила, но это того стоило! Он же  лучший на Пинионе, больше нигде меня бы не смогли столькому научить и... Мать бы я все равно не спасла. Но знаешь... этого я и ожидала. Такого отца. Только вот дома стало так пусто. Все ушли.

Мэт мог бы и не спрашивать. Знал, что после смерти жены, хозяин особняка губил себя в выпивке. Знал, что все слуги разбежались.

Только повар-старик и отец его, сторож-старик, и остались.  Верные слишком. Не могли себе другой жизни представить. Любили это дом и его господ.

Повар уже три месяца как не просто повар  – за ним все хозяйство.

Сторож уже месяц не просто сторож  – он мертвец. Был слишком стар.

– Но Руди и дедушка Эдди остались, – голос Виктории задрожал. – Руди так постарел... Руди так мне обрадовался. Знаешь, Мэт, я расстрогалась, искренне, правда. Поняла вдруг, что меня здесь любят и ждут – пусть просто слуги. Просто лысый морщинистый повар и его отец... Но они всегда меня поддерживали, единственные тогда верили... И сейчас... Правда, Эдди я еще не видела, Руди сказал, что он  отсыпается  – не хотелось будить... вот, хожу, жду ночи...

– Они правда тебя любят...

– Да... Хотела была показать Руди, что до сих пор храню ту глупую фотокарточку, но.. кажется меня обокрали, – Виктория горько рассмеялась.  – Я ужасно расстроилась, а Руди мне сказал, что и так все помнит, что это лучшее его