- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »
Инна Фидянина Стихи о девушках и феях
Думки девичьи горькие
Тебе зиму, ему лето
Торговала я планетой: тебе зиму, ему лето. Торговала я едой: тебе кашу. Мне ж в пивной пенку пенную от пива, чтобы я была красива, чтобы я была полна снегом, ветром, и одна засыпала, просыпалась, говорила, улыбалась — всё любименькой себе да мерцающей звезде. Проверяла я себя на лето, зиму. А весна улыбнулась: «Ну, встречай, наливай мне, дочка, чай, да продай уж всё на свете: кошку, мужа, дом.» Но дети посмотрели и сказали: — Мама, как жила в печали, так и дальше будешь жить и не надо ворошить на планете лето, зиму. Зыбь — не сон, а пелерина, ей накройся и сиди да стихи свои пиши.
Торговала я планетой: ему зиму, тебе лето. Торговала я едой. Рот закрой, иди домой.
Рисовала я сегодня
Я сегодня рисовала очень древнее чело, я конечно не узнала чьё оно? Нет, не моё. Я сегодня рисовала сердцу милое чело. Говорят, что небо пало. Мне и правда, всё равно. Плохи эти ваши мысли о разбитом серебре! Мне, наверно, показалось, что сидит оно во мне, рассыпаясь на осколки, мелкой проседью во лбу.
Я сегодня рисовала. А кого? Нет, не пойму. Серым просветом гуляет непокорная быль-соль, никому не позволяет, стиснув зубы, крикнуть: боль! Я сегодня прокричала: ах, как больно, больно! Не, тут же мне чело сказало: «Я древнее, боль во мне.» Рисовала, рисовала очень древнее чело. Нет, его я не узнала. Ты мой муж? Мне всё равно.
Меня стали на улице узнавать
Меня никто никогда не спросит: «Какой во времени век?» И я никогда не отвечу: — Каков человек, такой век. — И есть ли на сердце рана? — Не бередит её ни случайный прохожий, ни смешное кино. А когда на дворе очень жарко (холодно, душно), умно я разгребаю подарки — улыбок веретено.
«Проходи, проходимка, мы узнали тебя, ты поэт-невидимка, ты всегда голодна этим городом пыльным, лесом, полем!» Давно смотрю взором остывшим — мне уже всё равно на мерцание улиц, на мелькание лиц. Нет, никто мне не скажет: — Почему ты молчишь? — Я молчу потому что не узнала тебя, кто ты: призрак могучий иль закон бытия?
Подари нам своё бытиё
— Дочь, подари нам кусочек, кусок своего бытия. — Я бы хотела, но очень, очень я занята: я запираю дверцу дома, сажусь писать длинную, длинную повесть о горе. Вам не отнять это большое горе у меня никогда, никогда, потому что оно, как море, большое — просто вода; больше его только слёзы всех на земле матерей и девичьи, девичьи грёзы. Нет этого горя добрей!
— А зачем тебе, девочка, горе? — Мне оно ни к чему, но есть у поэтов доля: «босяками» ходить по дну. Поэтому я всегда дома, поэтому и одна. — Ну подари нам кусочек, кусок своего бытия! — Нате, берите ручку, о бумагу дерите перо! И о горе моём не забудьте про лучшее бытиё.
Я сама себе задавала вопросы
— Какая сегодня история? — Непроходимая боль! — Какая погода на территории? — Холод, дожди … уволь! — Скучно тебе живётся? — Ну что ты, ведь солнце светит на этой планете, а поэтому скоро лето, когда-то оно случится, и будет мне материться значительно легче, поверьте! — Ты бы сходила в гости. — В гости? Вы это бросьте, не до походов долгих. — А ты была на Волге? — Нет, не была, но хотела. Знаешь, ведь я не успела ничего сделать в жизни. Вот и стихи повисли нечитаемой паутиной очень и очень длинной. — Длинная паутина. Ты к чему это, Инна? — Так, ни к чему, а просто, просто не ходим в гости мы никогда друг к другу. — Я — это ты, подруга!
Хоронить или любить
Не спешите меня хоронить! Положите на скатерть белую, и не надо по мне скулить, я для вас ничего не сделала. Плачь не плачь, не вырастут розы, от рыданий завянет цвет. Некрасиво мёртвую спрашивать: «Любила кого или нет?» Не люблю, не люблю, не любила, только косами травы косила, косищами травы косила, никого о том не спросила. Петлю скрутила, лежу, никем из людей неспрошенная, не встану теперь, не пойду — я трава зелёная, скошенная.
Я бы так век лежала, но собака мимо бежала, мимо бежала да разбудила. И во мне невиданна сила (не снаружи) внутри раскрылась. Люди добрые, я влюбилась! А в кого и сама не знаю, но по нему скучаю. Встану, пойду с косою по деревне, все двери открою и найду его, хоть за печкой! Сяду с ним на крылечко, ни о чем он меня не спросит, лишь косу стальную забросит подальше куда-то, куда-то, а заодно и лопату.
Не спешите меня хоронить, я для вас ничего не сделала. Мне б на свадьбе своей побыть да платье примерить белое!
Десять тысяч некрасавцев
Ой да на нашу раскрасавицу 10 тысяч некрасавцев найдется: «Мы тебя не сделаем счастливой, мы тебя не сделаем любимой, а ежели чего, с тебя же спросим: почему таки мы нехороши, почему живем мы небогато, и пошто у нас кривые хаты, в рукомойниках вода зачем застыла? Как же так, царя ты не побила, и весь мир не превратила в остров, на котором жить было бы просто!»
Я думала, гадала, сомневалась, с некрасавцами своими соглашалась, ну а согласившись, заболела, заболев, плохую песню спела: как жила я вовсе небогато, не имея ни двора, ни хаты. Кошка воду выпила с корыта. Вот, сижу больная, неумыта, а до царской доли не допрыгнуть, остаётся лишь к забору липнуть у себя на острове дремучем да кивать лишь ивушке плакучей.
Отвернулись 10 тысяч некрасавцев: «Ладно, мы пошли, одна справляйся, тебе ж не привыкать. Ну, поправляйся!» Мне не привыкать, я поправляюсь и на острове своем одна справляюсь: я медведям плакаться устала. Села, встала, села, встала, села, встала и пошла по замкнутому кругу — ни невеста, ни жена и ни подруга.
Раны
Зализывала я раны каким-то образом странным: то пила, то ела, то в окно пустое глядела. А жизнь как-то не торопилась отвечать на «Ты б отпустила!» и не мучила ежедневно своим временем верным. Ведь лет было —
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »