- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »
Алексей Сухаров Дверной косяк
Дверной косяк
Дверной косяк. Я сделал его уникальным воспитателем самодисциплины. За каждый свой косяк я бился головой в дверной косяк. За каждые грабли, на которые я вновь и вновь наступал, я, помимо удара по лбу собственно граблями, вознаграждал себя ударами в дверной косяк. За каждую ошибку, недоработку или просчет я расплачивался ударами в дверной косяк. Это как родительская порка ремнем, только лучше. Неподготовленное практическое — косяк. Загулялся допоздна — косяк. Засиделся за компом — косяк. Позволил себе лишнюю сигарету или стакан пива — косяк. Со временем мои требования к себе стали еще жестче. Не проснулся в семь — косяк. А в выходные — в девять. Пять минут десятого — косяк. Не прочитал за неделю книгу — косяк. А после — дочитывать. Не дописал статью или не подготовил отчет — косяк. Все вещи, которые я мог сделать сегодня, но откладывал на завтра, материализовывались ударами головой в косяк. Методом дверного косяка я построил себе режим дня. Идеальный тайм-менеджер. А на вещи, из которых как бы чего-нибудь могло бы выйти, мой организм отвечал покраснением на лбу как реакцией на последующий удар в дверной косяк. Это значит, что я еще и на всякие глупости не отвлекался. Сугубо по делу. Иначе — косяк. В один момент я понял, что живу скучно. Я посмотрел на себя в зеркало. Оттуда на меня смотрел задушенный самоограничениями малец с треугольной выемкой в центре лба. Я посмотрел на дверной косяк. Он был покрыт застывшими пятнами крови. Я понял, что нужно что-то менять. Но я не мог. Я пытался загулять по клубам и питейным заведениям. Не вышло. Я, против своей воли, после ночной попойки просыпался в семь. В выходные — в девять. Кроме того, лишние сигареты или стаканы пива вызывали у меня рвоту. И аллергию. На лбу. Я пытался ухаживать за девчонками, но они избегали меня из-за моей страшной треугольной выемки посередине головы. Мелочь, но неприятно. Я не мог даже забить на всё и просто валяться на диване. Некая неведомая сила постоянно поднимала меня с него и заставляла мыть посуду, стирать одежду, писать статьи и готовить отчеты даже тогда, когда меня об этом никто не просил. Я перепробовал все способы досуга и отдыха, включая путешествия. Безуспешно. Я понял, что от себя, с дверным косяком в голове, никуда не сбежать. Косяк никуда от меня не делся, несмотря на все мои старания. Я стал его заложником. Теперь это он искал и преследовал меня. Когда я на секунду о чем-нибудь задумывался, расхаживая при этом по квартире, я обязательно ударялся об него головой. Случайно ли? Я долго не оставлял попытки порвать эту странную связь с дверным косяком, избавиться от этой порчи, этого проклятия. Убить, заморить его, этого воспитателя самодисциплины и идеального тайм-менеджера. Я сходил с ума. В исступлении я бился головой в косяк снова и снова с такой силой, что, казалось, мой череп сейчас треснет и разлетится на части. Треугольная ямка во лбу становилась всё глубже, теперь она идеально входила в дверной косяк. Они прекрасно дополняли друг друга. Как болт и гайка. Как два кусочка мозаики. Мне приходилось биться всё сильнее и сильнее, чтобы почувствовать боль. Дверной косяк с каждым днем проникал дальше в мою голову, и я боялся, что однажды он достигнет мозга. Я лунатил. Я просыпался в холодном поту перед дверным косяком; по моей переносице стекала свежая кровь. Я бесился, закидывался снотворным и падал без сил на кровать. Но сколько бы таблеток успокоительного я не глотал, я всегда просыпался в семь утра. В выходные — в девять. Однажды утром, после очередного приступа лунатизма, я понял, что так не пойдет. Бунт — не выход. Как и смирение. Необходим компромиссный вариант. И я его нашел. Я устроился мелким работником в одну неплохую компанию. Благодаря моей усидчивости и исполнительности, выработанной в процессе общения с дверным косяком, меня быстро заметили. Карьерный рост. Близкое знакомство с директором фирмы, ее спонсорами и заказчиками. Пять лет — и я становлюсь первым заместителем директора. Теперь я — важная персона. Под моим контролем находятся сотни людей. Дверной косяк никуда так и не делся из моей жизни. Я просто нашел ему другое применение. Я бью в него лбами других. За каждую ошибку, недоработку или просчет.(2015)
Секс измъ
— Маменька! — Лизавета встала посреди гостиной и, с обидой и вызовом, выразительно топнула ножкой. — Не могу я так больше, ******* хочу! Маменька, то бишь, конечно, Марфа Петровна, представительница старого, вполне богатого и уважаемого дворянского рода, как бы помягче сказать, опешила. Что за тон! Что за выражения! Марфа Петровна, спустя мгновение придя в себя, уж было бросилась закрыть дочери рот, небось кто услышит, но Лизавета тут же отпрянула и выставила вперед пальчик, будто шпагой защищаясь на дуэли: — Ежели ******* вы мне не позволите, маменька, то я ничего, никогда больше делать не буду, а то и в речку с горя брошуся, вот как! — Лизавета, раскрасневшись, схватила полы юбки и мигом выскочила из гостиной. Стыд-то какой!—
Ерофей Михалыч, отложив в сторону заляпанное перо и бумаги, почесал густую бороду, глубоко вздохнул, глянул куда-то в стену и тихо спросил: — Так и сказала? — Точно так и сказала, душа моя Ерофей Михалыч, так и сказала. Дескать, — здесь Марфе Петровне пришлось приглушить голос, — ******* хочет, аж мочи нет, токмо об том и думает. *******, говорит, подавай ей, а то ведь и убиться готова! — И ведь не впервой такое от Лизаветы слышно-то. Я же наказывал занять ее чем-нибудь, ну что ж, не получилось? — Ни в какую, душа моя Ерофей Михалыч. Гувернантки криком от нее кричат, даже Лидия Ивановна, храни ее Господь. Рисовать не желает, а то и красками прислугу с дуру пачкает, французским заниматься не просится и даже за пианино — любимое ее пианино! — совсем не усадишь! *******, токмо ******* в головушке светлой ее! Ерофей Михалыч крепко задумался, а Марфа Петровна терпеливо сидела напротив, ничем не смея нарушить опустившуюся на кабинет тишину. Наконец, Ерофей Михалыч признался, что созрело у него на уме: — Может, — начал он медленно, — придется бы и навстречу Лизоньке нашей пойти. Оно, конечно, неправильно вовсе, но как тут иначе? Девице летом минувшим шестнадцать исполнилось, может, природой это все дано, натурально, как говорится. А ежели мы ей запретим — то тут и до беды недалеко. — Быть беде, быть! — загорелась Марфа Петровна. — Вы, быть может, душа моя Ерофей Михалыч, и знать не знаете, да вам я
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (8) »