новые брюки сидели на мне если и не идеально, то точно — неплохо. Моё умение из прошлой жизни наводить на штанинах «стрелки» никуда не делось: даже тем допотопным утюгом, что нашёл в общаге (в девяностых годах гладильные доски и утюги нам не предоставляли), я орудовал виртуозно — «стрелками» моих брюк можно было нарезать фрукты.

Брюки и туфли я купил на средства Рихарда Жидкова — потратил на обновки почти все найденные в доме Зареченского каннибала деньги (пришлось ещё раскошелиться на услуги швеи — укоротил штанины). Явился с зажатыми в руке десятирублёвыми купюрами в магазин «Одежда» и порадовался тому, что почти месяц ходил в обносках Комсомольца. Ведь иначе бы мне сложно было надеть на себя шедевры, произведённые современной лёгкой промышленностью.

Я осмотрел в магазине весь предложенный на меня ассортимент брюк. Пришёл к выводу, что ношение штанов Александра Усика пошло мне явно на пользу: усомнился, что в ином случае сумел бы подобрать себе в магазине одежду. Но увидел в зеркале примерочной своё отражение — согласился с мыслью, что новыми брюками испортить его не смогу. Отсчитал на кассе магазина девять рублей (разменял купюру). А чуть позже расстался и двумя другими купюрами Жидкова — отдал восемнадцать рублей за туфли.

В прошлой жизни рубашка, брюки, пиджак и галстук были моей повседневной одеждой. Не часто я позволял себе появляться перед подчинёнными или начальством в джинсах или спортивном костюме (только при загородных поездках — «на природу»). Одежду шил на заказ — у модных и известных модельеров: так было нужно при моём положении. Подмечал каждый неровный шов, каждый дефект ткани. Привык к хорошим вещам… до того, как влез в мешковатые штаны Александра Усика.

Вот уж точно: всё познаётся в сравнении! Я разглядывал своё отражение — сравнивал с тем, что видел ещё пару недель назад. На топ менеджера я пока не походил. Но уже и не выглядел оборванцем. Одежда могла хорошо преобразить любую внешность. Вот и меня отглаженные рубашка и брюки в комплекте с новыми на вид, но уже разношенными туфлями (современные туфли нужно разнашивать — это стало для меня неприятным открытием), превратили во вполне обычного советского студента.

— Хватит любоваться на себя, Сашок, — сказал Пашка Могильный. — Мы уже на три минуты опаздываем.

* * *

Первый корпус общежития мало чем отличался от третьего. За исключение того, что по этажам здесь разгуливали не взъерошенные студенты, а не менее взъерошенные студентки. При виде нашей троицы девчонки замирали — взирали на нас с недоумением, как на привидений, вынырнувших из старого шкафа. Секунду спустя в их глазах появлялось любопытство и интерес. А ещё через короткий промежуток времени девицы вспоминали о своих причёсках и не накрашенных физиономиях — в панике прятались по комнатам, как те тараканы по углам, когда на кухне ночью загорался свет.

Нашу процессию возглавлял Пашка Могильный. Он шагал по коридорам уверенно, будто давно не считал себя в этих стенах лишним. Рукой он то и дело прикасался к карману пиджака, где лежал подарок — футляр с авторучкой (с золотым пером!). Славка Аверин лишь слегка отставал от приятеля. Свой подарок он уже вручил имениннице. Мне его не показывал, но о том упоминал Могильный — те самые уже пронесённые мимо строгой вахтёрши бутылки с «Советским шампанским». Славка нёс гитару, посматривал на девчонок. Рассматривал студенток и я — лениво плёлся позади приятелей.

Я не лукавил, когда говорил Пашке, что не хотел идти отмечать День рождения Фролович. Отношения с Ольгой у меня сложились не слишком дружественные. Причиной тому стала странная увлечённость моей персоной Светы Пимочкиной — она нервировала не только Аверина, но и Светину подругу (в этом мне признался Могильный). Фролович постоянно отпускала шпильки в мой адрес — я ей снисходительно прощал эти выходки (чем бы дитя ни тешилось…), что тоже раздражало Ольгу. Поэтому я имел чудесный повод остаться сегодня дома, полистать взятые в институтской библиотеке книги.

Студенческие посиделки не вызывали у меня никакого интереса. Я чувствовал отделявшую меня от первокурсников пропасть — почти сорок насыщенных событиями лет. Не находил желания флиртовать с семнадцатилетними девчонками (подобное действо имело запашок педофилии). Уже устал выслушивать рассуждения парней о мире и жизни, не хотел макать наивных советских студентов лицом в грязь реальности. Не видел необходимости делиться с сокурсниками своим жизненным опытом: воспитанные на примере Павки Корчагина советские комсомольцы его должным образом не оценят.

А ещё: я не желал пить спиртные напитки. В особенности те, что продавались в Зареченске. Водку я всегда считал лишь быстрым способом уйти от реальности — не тем напитком, который можно с удовольствием смаковать. Местное пиво признал негодным к употреблению — и «Жигулёвское», и тот, разбавленный водой напиток, который продавали в зареченский пивнушках (ходил туда неделю назад в компании соседей по комнате). Шампанское пока не пробовал, но я не уважал газировки и в прошлой жизни. О хорошем коньяке и вине Славка и Паша мне много рассказывали. Вот только меня этими легендарными «марками» пока не угощали.

* * *

В комнате девчонок я увидел на стене, поверх салатового цвета обоев, не портреты советских вождей, а цветные журнальные развороты с изображением по большей части неизвестных мне личностей (узнал только молодого Алена Делона и Юрия Гагарина). Пашка со Славой подобными картинками не увлекались — потому я не знал в лицо кумиров нынешней молодёжи. В остальном же девичье жилище походило на наше мужское логово: те же три кровати, столы и тумбочки. И одинокая лампочка у потолка в похожем на горшок плафоне.

Столы к нашему приходу сдвинули и сервировали разномастными тарелками и приборами (похожими на те, что я видел в институтской столовой). На тумбочке у окна приметил проигрыватель; крутилась пластинка — звучал чуть дребезжащий мужской голос: напевал простенькую, но бодрую песенку. Мою прошлую юность отделяли от нынешнего года два десятилетия. Потому я посчитал, что мне простительно не вспомнить имя и фамилию исполнителя песни. Если, конечно, в прошлой жизни я их слышал.

Главной задачей на сегодняшний вечер я посчитал борьбу со своими привычками. Дал себе зарок, что «постою в стороне» — не стану верховодить в компании молодёжи, попридержу лидерские замашки «на будущее». Выработанное за годы прошлой жизни умение руководить коллективом уже не раз за прошедший месяц давало о себе знать и мне, и окружавшим меня людям. Пашка и Слава за месяц жизни по