но к тому же, видимо, еще и маньяк. Вообще – кошмар! Из человека сделали идею, а реклама использовала ее в своих целях – и уничтожила. Типичный пример отчуждения в капиталистическом обществе. Кто про это писал – Маркс, что ли?

– Да ну тебя! – отмахнулась я. –- Почем я знаю! Ты что, Маркса читала?

– Нет, не читала... – со вздохом призналась сестра. – Слышала где-то...

– Ты мне лучше вот что скажи... – попросила я, вытаскивая из шкафа очередную порцию тряпок. – Почему он так за меня заступался? Разве плохо, чтобы заподозрили кого-нибудь другого?

– Ты что, не понимаешь? – удивилась сестра. – Конечно, плохо! Одно дело – личная безопасность, другое – успех всего мероприятия. А мероприятие потеряло бы всякий смысл, если бы в убийстве заподозрили частное лицо... Еще вопросы есть? Если есть – задавай, а то теперь две недели не увидимся, изведешься!

– Вот еще такой вопрос... Почему он с ходу стал исповедоваться? Я тебе говорю, что-то во мне есть такое, что провоцирует... Хотя нет, пожалуй, не во мне дело. Что ему, если вдуматься, еще оставалось? Прихлопнуть меня там же, на месте? Глупо! Его бы тут же и повязали. Отпираться – тоже глупо: этот акростих с Зевесом никак иначе не объяснишь... Это он сразу понял, он сообразительный. Значит, у него оставался один шанс – перетянуть меня на свою сторону. Гёте, мол, будем издавать и Шекспира – мы же с вами интеллигентные люди. Но, Мариша, неужели он мог всерьез на это рассчитывать?!

– Кто его знает! – пожала плечами сестра. – Утопающий хватается за соломинку... Да и высказаться хотелось, должно быть... Сам, надо полагать, был под сильным впечатлением от содеянного – непрофессионал все-таки...

– И вот еще чего я не понимаю, – завела я свою шарманку, – как это может быть... Жил человек жил, и вдруг выяснилось, что все не прочь его укокошить. Неладно что-то в Датском королевстве, если убийство выглядит, как самая что ни на есть логичная и всем удобная штука... Неладно что-то, ой неладно...

– Да хватит тебе, Ирка! – сердито сказала сестра. – А так ты думала, что в Датском королевстве все о’кей! Меня, например, другое интересует... Не такое возвышенное. Даже совсем не возвышенное... Даже, прямо скажем, низменное...

Почему-то я сразу поняла, что она имеет в виду.

– Насчет сортира? Ты хочешь знать, как он столько времени терпел?

– Как ты догадалась? – в Маринкином голосе прозвучало явное восхищение.

– Сама не знаю... А он не терпел.

– То есть как – не терпел?

– Он мне сам сказал, что ночью порывался уйти и один раз даже вылез из укрытия, но потом вернулся. Думаю, что заодно и пописал... Сортир-то совсем далеко от спальни.

– Вот оно что... – протянула сестра.

В это время зазвонил телефон.

– Подойди, Мариша, – попросила я. – Если меня – скажи, что меня нет, а то дело кончится тем, что я опоздаю. Костя вот-вот приедет...

– Звонил Саша, – сообщила сестра, вернувшись. – Давай помогу застегнуть.

Она надавила на чемодан коленкой, и замок защелкнулся.

– Какой Саша? – не поняла я.

– Соболевский, – невозмутимо заявила сестра.

– То есть как – Соболевский?! – оторопела я. – Зачем? И какой он тебе «Саша»?

– Я здесь ни при чем... – Маринка с невинным видом пожала плечами. – Он так сказал: «Передайте ей, пожалуй­ста, что звонил Саша Соболевский».

– Что ему нужно? – распсиховалась я. – Что-нибудь опять не так?

– Н-не думаю... – покачала головой сестра. – Он сказал, что хотел с тобой пообщаться...

– Как это – пообщаться? По какому поводу?

– Точно не знаю, – сказала сестра, – но предполагаю... Ручаться я, конечно, не могу, но, по-моему, он к тебе очень неравнодушен. Мне еще тогда показалось – когда я ему звонила. Он так перепугался, когда узнал, что ты собиралась к начальнику в кабинет...

– Боже мой! – поморщилась я. – Роман следователя с подозреваемой или с бывшей подозреваемой – это так банально!.. Сто раз читала и смотрела...

– Значит – нет? – уточнила сестра.

– Сегодня я, во всяком случае, улетаю, – пробормотала я. – А там – посмотрим...

– Тебе необходимо разобраться в своих чувствах? – проникновенно спросила Маринка.

Я показала ей язык и ответила:

– Вот именно!