Дамаскин Игорь. Разведчицы и шпионки-2

РАЗВЕДЧИЦЫ ИЛИ ШПИОНКИ?

Представим себе государство, десятки, а то и сотни лет живущее в мире и покое. Никто на него не нападает, не происходит стихийных бедствий, нет внутренних распрей, тяжких преступлений, все ссоры разрешаются мирным путем. И родился там человек смелый, отважный, решительный, в общем, герой по всем статьям. Но так и проживет он свою жизнь, работая в поле, сидя в конторе или стоя за прилавком, и невостребованными до конца дней останутся все его геройские качества.

И вдруг происходит катаклизм — разыгрывается страшная, беспощадная война, или дикий разгул стихии, и откуда-то появляются герои, о которых никто не подозревал: скромная прачка, директор мельницы, машинистка, продавщица, учительница, актриса.

Они выполняют рискованные, смертельно опасные задания, подставляют себя под пули, переносят страшные пытки и умирают, не вымолвив ни слова, бросаются в огонь и в воду ради спасения других, мокнут в болотах и мерзнут в ледяную стужу и отстукивают в темноте точки и тире морзянки.

Это значит, что пришла их эпоха, их час. Это значит, что их геройские качества получили возможность проявиться в полной мере. Это значит, что судьба нашла их, а они ее. «Как ни ужасна война, все же она позволяет увидеть все величие человеческого духа», — сказал когда-то Генрих Гейне.

Но где же эти герои были все это время? А тут же, между нами и среди нас, и просто мы не знали о них.

И конечно, для экстремального поступка требуется экстремальная ситуация. Чтобы совершить его, нужна осознанная вера в его необходимость и в тот великий смысл, ради которого он совершается.

Героиня одного из очерков этой книги — скромная, застенчивая девушка. На пробном учебном «допросе» в разведшколе она не выдержала натиска «следователей», инструкторов этой школы, разрыдалась, побледнела, почти потеряла сознание. Ее заброску в тыл врага хотели отменить. Но она все-таки настояла на своем. И когда попала в руки настоящего гестапо, выдержала все допросы и пытки, никого не выдала и умерла молча.

Вспоминается старая притча о путнике, увидевшем возле дороги трех каменотесов. — «Что ты делаешь?» — спросил он первого. «Обтесываю камни». — «А ты?» — обратился он ко второму. «Зарабатываю себе на жизнь». — «Ну, а ты?» — задал он вопрос третьему. «Я строю храм», — гордо ответил рабочий.

Так и персонажи предлагаемых очерков: одни просто «обтесывают свои камни», другие «зарабатывали себе на жизнь», и лишь третьи «возводили храм», ради созидания и торжества которого можно было пожертвовать и самой жизнью.

Из одного шелка шьют простыни для куртизанок-шпионок и парашюты для разведчиц. Так вог те, кто прыгал с парашютом ради возведения храма, и есть настоящие героини этой книги, независимо от того, как назвал их суд, отправляя на смерть, — «разведчицами» или «шпионками».

Кстати, после выхода книги «Разведчицы и шпионки» меня часто спрашивали, какая же разница между первыми и вторыми. Когда-то американский исследователь Курт Зингер ответил на этот вопрос: «Все вражеские (он назвал их «коммунистические») агенты — это шпионы, все наши — это разведчики». Так же зачастую рассуждаем и мы. только с обратным знаком. Но все не так просто. И хотя в уголовных кодексах всех стран есть статья, предусматривающая ответственность именно за «шпионаж», причем как за одно из самых отвратительных преступлений, вернемся к нашей притче. Разве повернется язык назвать «шпионками» прекрасных девушек и женщин, посвятивших свою жизнь «возведению храма» — торжеству идеи, в которую они, может быть, иногда наивно, верили.

До наступления тех особых обстоятельств, в которых женщины проявили себя, они никогда, наверное, не задумывались, что смогут совершить подвиг и стать героинями в самом высоком смысле этого слова. Они учились, работали, гуляли, ели, пили, любили, танцевали, ссорились, мирились, делали свою незамысловатую карьеру до того мига, пока их не позвала Судьба. Не обязательно на смертный подвиг, а, может быть, просто на нужное, благородное дело.

Так оглянемся вокруг себя, посмотрим на тех, кто рядом, а заодно и в зеркало: может быть, мы не такие жалкие, несчастные и ничтожные, как часто внушаем сами себе и как часто внушают это нам, особенно в нынешние смутные времена. Может быть, мы просто еще не дождались своего часа.

А впрочем, лучше бы он никогда и не наступил!

ПРЕКРАСНАЯ ЕЛЕНА И «СИНДРОМ КАССАНДРЫ»

Мы двигались по Берлину с юга на север, от дальних окраин к самому центру, и Первого мая 1945 года оказались в зоопарке, кадры о боях в котором не раз показывали в разных фильмах.

На окраине зоопарка высилось огромное железобетонное сооружение, наземный бункер-бомбоубежище. Мы попробовали стрелять по нему из своих 76-миллиметровых пушек. Бесполезно. Снаряды рвались, не причиняя ему ни малейшего вреда. 122-миллиметровой гаубице он тоже оказался не по зубам. Подъехала «катюша» и, наклонив свои рельсы почти до горизонтального положения, подняв страшный грохот и взметнув тучи пыли, дала залп по бункеру. Зрелище было неподражаемое, но снаряды рикошетировали от стен и красиво рвались в воздухе.

Зоопарк практически был взят, оставался только один бункер. Из него никто не стрелял, и мы тоже, не зная, что делать, толпились метрах в двухстах от него. Подъехал танк, танкисты вылезли и вместе с нами разглядывали бункер. Наступила странная пауза — никто не вел огня: ни мы, ни немцы.

Вдруг раздался громкий начальственный окрик, и мы увидели, что к нам направляется заместитель командира дивизии полковник Карнаухов. Он был явно навеселе, шел покачиваясь, и направо-налево раздавал матюки.

На глаза ему попался я.

— Ну что, артиллерист, так твою растак, почему пушка не стреляет?

— В бункер моим калибром бить бесполезно, а больше стрелять некуда, здесь все кончено.

— Как это «некуда»?! — еще больше рассвирепел Карнаухов. — Поднимай ствол и стреляй!

— Куда, товарищ полковник?

— По противнику, по фашистским гадам!

— Товарищ полковник, она же на двенадцать километров бьет, а все кольцо окружения — я достал карту — вот, два километра. До рейхстага два с половиной километра, а он уже взят. Снаряды же будут рваться в нашем далеком тылу…

— Я тебе приказал? Огонь!

Ничего не оставалось, как подчиниться. Я кивнул командиру орудия, он — наводчику, тот придал пушке наибольший угол возвышения и выстрелил. Снаряд ушел