ванной. — А у самой мысль прежде всего о пленке.

Мужчины ворвались в ванную.

— Сеньора, одежду вашего мужа.

Когда муж оделся, его сразу же под пистолетом увели, он только успел сказать:

— Это какое-то недоразумение. Разберутся и отпустят.

И опять мысли не о себе, не о детях, не о муже, а о пленке. Она лежала в спальне в бельевом шкафу, можно сказать, на виду, ведь мы собирались ее сейчас обрабатывать.

Когда мужа увели, я бросилась в спальню. В столовой остался один аргентинец. Он крикнул уходившим:

— А с этими что делать?

— Забирай всех!

Он стал барабанить в дверь, в это время я оделась сама, одела детей, пленку спрятала в нательное белье. Единственное, что меня поддерживало, это то, что дети не испугались и никак не реагировали на происходящее. Ну, девятимесячная девочка — понятно, но и шестилетняя смотрела на все без испуга, скорее с любопытством.

Нас посадили в машину и отвезли в полицейский участок. Полицейские относились без злобы, даже с некоторой долей симпатии. Один дал чайник, чтобы вскипятить детям молоко. Я ему жестом показываю: «Помоги, мол, выбраться отсюда, заплачу долларами». Он мне в ответ тоже жестом: «Вы убежите, а меня потом повесят».

Слышны были какие-то крики, женские вопли, плач ребенка — девочки. Муж тоже слышал эти звуки, подозревал, что это нас мучают.

Потом мы решили, что это была, скорее всего, запись на пленке, с целью психологического воздействия на него.

Да, кстати о пленке. Я попросилась в туалет, но поняла, что пленку в унитаз выбросить не удастся. Начнут обыскивать — обнаружат. Я нашла выход: в туалете стояло грязное ведро с мусором. В этот мусор я и засунула пленку, с ним ее и выбросили. Уже позже меня расспрашивали о пленке, но я сказала, что ничего не знаю, они удивлялись, так как дома все обыскали.

В полицейском участке допрашивали, но довольно корректно:

— Что здесь делаете? Что имеете против нашей страны?

Тянули время, чувствовалось, что шел допрос мужа и ждут его окончания.

— Отвечайте, мы все знаем, даже фамилию. Говорите, а то хуже будет.

— Если будете пытать, я во всем признаюсь, скажу и что было, и чего не было. Так что не имеет смысла.

Меня с детьми увезли в женскую тюрьму, посадили сначала вместе с преступницами, проститутками. Они жалели детей. Потом перевели. Помню белую комнату, все белое — пол, потолок, стены, кровати, яркий свет стосвечевой лампы. Попросилась погулять с детьми. Нас вывели в крошечный дворик, все таращили на нас глаза: и надзирательница, и заключенные.

В тюрьме пробыли несколько дней. После этого перевели куда-то в загородный дом, напичканный техникой. Там мы уже были с мужем. Наши охранники — люди разные. Один говорил, жалея нас:

— Вот так, люди жили спокойно, и вдруг — раз, и все!

Другой сказал:

— Если бы мне приказали убить вас, убил бы при попытке к бегству, не задумываясь, и взрослых и детей!

В Аргентине люди исчезали запросто, искать их было бесполезно. Поэтому я даже обрадовалась, когда нас забрали американцы.

В США поместили в поселке Спрингфилд, недалеко от Вашингтона, где с нами жили несколько охранников. Несмотря на это, мы решили бежать. Это произошло в конце января 1972 года. Добираться до посольства решили раздельно: муж сам по себе, а я с детьми. Ушли «гулять», когда охранники увлеклись телевизором.

Распрощавшись с мужем на перекрестке дорог, двинулись в поселок. Впереди старшая дочь, а за ней я с коляской, где сидела младшая. Да еще за нами увязались две соседские собаки. В общем, целая процессия. Остановилась машина с двумя девушками. Довезли нас до поселка. Там вызвали такси. Но я все время была хоть и спокойная, но «на взводе»: то три парня проехали мимо нас, внимательно поглядев, то подошел полицейский. Но парни оказались случайными, а полицейский, увидев мать с двумя детьми, хотел помочь. Тут подошло такси.

И вот советское посольство. Расплатилась, вышли из машины. Водитель достал коляску. Я разложила ее, помню, она никак «не хотела» раскладываться, и мы направились через раскрытые ворота к зданию посольства. Там заканчивался рабочий день. Навстречу шли сотрудники, с удивлением посматривая на нас.

Зашли в вестибюль. Сначала он был пуст, затем вышел дежурный.

— Вам кого? — удивленно поинтересовался он.

Ну а дальше все было в порядке… Примерно часа через полтора появился и муж.

К этой истории добавлю только одно. По прошествии многих лет старшая дочка все еще помнит, как я дрожала в Вашингтоне при побеге. А сама я не чувствовала этого. Мне казалось, что я не испытывала ни паники, ни страха.