Все будут знать, что меня взяли из за жалости, а не потому, что я был достойным человеком.

Бесполезный.

Вот оно. Я был один.

Четыре дня спустя. Всего четыре дня. У меня не было ни денег, ни надежды. Каждый вечер я возвращался на стоянку, надеясь, желая, чтобы Альфонсо вернулся, чтобы отец передумал, чтобы его последний безжалостный, ненавистный взгляд на меня был плодом моего воображения. Я был идиотом. И голодным.

Никакой еды в течение двух дней. В первый день я потратил все свои деньги на гамбургеры, картошку фри и Доктора Пеппера.

Я держался за ребра. Боль усилилась. Сегодня я пытался достать деньги с помощью карманников. Выбрал не того парня и был избит. Я не знал, как выжить на улице. Я не был уверен, что хочу продолжать попытки.

Что же мне делать? Никакого Снаряжения. Никакого будущего. Никакой чести. Я опустился на землю на стоянке на виду у граффити братвы. Я солгал. Дверь открылась, мужчины вышли и пошли прочь.

Территория братвы.

Я так чертовски устал.

Это не будет медленно.

Боль в конечностях и безнадежность удерживали меня на месте. Я уставился в ночное небо и начал читать клятву, которую выучил наизусть несколько месяцев назад, готовясь ко дню моего посвящения. Итальянские слова текли у меня изо рта, наполняя меня утратой и отчаянием. Я повторял клятву снова и снова. Моей судьбой было стать созданным человеком.

Справа от меня послышались голоса. Мужские голоса на иностранном языке. Внезапно на меня уставился черноволосый парень. Он был в синяках, не так сильно, как я, и одет в боевые шорты.

— Говорят, что на улице какой-то сумасшедший Итальянский ублюдок выращивает кодекс чести. Думаю, они имели в виду тебя.

Я замолчал. Он сказал Кодекс Чести так, как сказал бы я, как будто это что-то значило. Он был весь в шрамах. Всего на несколько лет старше. Возможно, восемнадцать.

— Говорить такое дерьмо в этой области означает, что у тебя есть желание умереть или ты сумасшедший. Наверное, оба варианта.

— Эта клятва была моей жизнью, — сказал я.

Он пожал плечами, затем оглянулся через плечо, прежде чем обернуться с кривой улыбкой.

— Теперь это будет твоя смерть.

Я сел. Трое мужчин в боевых шортах, с телами, покрытыми татуировками волков и автоматов Калашникова, с гладко выбритыми головами вышли из двери рядом с надписью «братва».

Я решил лечь на спину и позволить им закончить то, что не смог Альфонсо.

— Какая семья? — спросил черноволосый.

— Наряд, — ответил я, хотя это слово пробило дыру в моем сердце.

Он кивнул.

— Предположим, они от тебя избавились. Не хватает смелости сделать то, что нужно, чтобы стать человеком?

Кто он такой?

— Я получил то, что нужно, — прошипел я. — Но мой отец хочет моей смерти.

— Тогда докажи это. А теперь поднимайся с земли и дерись. — Он прищурился, когда я не двинулся с места. — Поднимайся. Черт. Возьми.

И я сделал это, хотя мой мир вращался, и я должен был держать мои ребра. Его черные глаза осмотрели мои раны.

— Предположим, большую часть боя придется вести мне. Оружие есть?

Я вытащил мой нож керамбит из кобуры вокруг моей икры.

— Надеюсь, ты справишься.

Тогда Русские напали на нас. Парень начал какое-то дерьмо из боевых искусствах, которое заняло двух русских. Третий направился ко мне.

Я замахнулся на него ножом и промахнулся. Он нанес несколько ударов, которые заставили мою грудь кричать от боли, и я упал на колени. Мое израненное тело не имело шансов против такого тренированного бойца, как он. Его кулаки обрушились на меня, сильные, быстрые, безжалостные. Боль.

Черноволосый парень бросился на нападавшего, ударив коленом в живот. Русский упал вперед, и я поднял нож, который вонзился ему в живот. Кровь потекла по моим пальцам, и я отпустил ручку, как будто обжегся, когда Русский упал на бок, мертвый.

Я уставился на нож, торчащий из его живота. Черноволосый вытащил его, вытер лезвие о шорты мертвеца и протянул мне.

— Первое убийство? — мои пальцы дрожали, когда я взял его, затем кивнул.

— Их будет больше.

Двое других Русских тоже были мертвы. Их шеи были сломаны. Он протянул мне руку, которую я взял, и поднял меня на ноги.

— Нам пора уходить. Еще больше Русских ублюдков скоро будут здесь. Ну же.

Он повел меня к разбитому грузовику.

— Заметил, как ты крался по парковке последние две ночи, когда я был здесь, чтобы биться.

— Почему ты мне помог?

Он вновь скривил улыбку.

— Потому что я люблю драться и убивать. Потому что я ненавижу эту чертову братву. Потому что моя семья тоже хочет моей смерти. Но самое главное, потому что мне нужны верные солдаты, которые помогут мне вернуть то, что принадлежит мне.

— Кто ты?

— Римо Фальконе. И я скоро стану Капо Каморры. — он открыл дверцу грузовика и был уже на полпути, когда добавил. — Ты можешь помочь, а можешь подождать, пока братва доберется до тебя.

Я сел. Не из-за братвы.

Потому что Римо показал мне новую цель, новую судьбу.

Новую семью.

ГЛАВА 2

ЛЕОНА

Окно автобуса «Грейхаунд» было липким и горячим, а может, это было мое лицо. Младенец в ряду позади меня перестал плакать десять минут назад, почти через два часа.

Я оторвала щеку от стекла, чувствуя себя вялой и усталой. После нескольких часов, втиснутая в душное сиденье, я не могла дождаться, чтобы выйти. Мимо проносились шикарные пригороды Лас-Вегаса с их безукоризненной зеленью, всегда достаточно орошаемой разбрызгивателями. Окруженный пустыней, это был, вероятно, последний признак наличия денег. Причудливые рождественские украшения украшали веранды и фасады свежевыкрашенных домов.

Это не будет моей остановкой. Автобус тащился дальше, пол вибрировал под моими босыми ногами, пока, наконец, не прибыл в ту часть города, где никогда не ступала нога туриста. Все, что вы можете съесть на шведском столе здесь стоит всего 645 рублей, а не 4000 тысячи. Я не могла позволить себе ни того, ни другого.

Я перекинула рюкзак через плечо. Не то чтобы я возражала. Я выросла в таких областях, как эти. В Финиксе, Хьюстоне, Далласе, Остине…и еще в большем количестве мест, чем я могла сосчитать.

По привычке я полезла в карман за мобильником, которого там уже не было. Мать продала его за последнюю дозу метамфетамина. Эти 1200 рублей были жалкой продажей, без сомнения.

Я надела шлепанцы, закинула рюкзак на плечо и подождала, пока большинство людей уйдет, прежде чем выйти из автобуса, глубоко вздохнув.

Воздух был суше, чем в Остине, и на несколько градусов холоднее, но все же не зимний. Почему-то я чувствовала себя уже свободнее вдали от матери. Это был ее последний шанс на