и получение пакета стали еженедельным ритуалом, частью его размеренной жизни. Каждый понедельник, отправляясь на завтрак, он забирал в окошке «До востребования» свое письмо. Каждый понедельник в туалете закусочной он перекладывал его содержимое в новый конверт, а прежний бесследно ликвидировал. Каждый понедельник, возвращаясь с завтрака в контору, он бросал новое письмо в почтовый ящик. Пакет приходил к Тому во вторник. В среду начинался отсчет — это был день № 1, четверг — № 2, пятница — № 3, суббота — № 4, воскресенье — день без номера, и, наконец, понедельник — № 5, конец старого цикла, начало нового.
Этот понедельник ничем не отличался от предыдущих, если, конечно, не считать пощипываний в носу. Официантка Салли тоже заметила: «Вы неважно выглядите сегодня, мистер Уайт». — Насморк, — произнес Альберт. — Сейчас такая погода, нужно беречься простуды. Говорят, начинается эпидемия гриппа. Надеюсь, завтра у вас все пройдет. Альберт согласился с диагнозом, расплатился за ленч, оставил Салли, как обычно, двадцать пять центов на чай и вернулся в контору. Дорогой он дважды останавливался — первый раз, чтобы бросить конверт в почтовый ящик, второй — у киоска, где купил пачку бумажных носовых платков. Хорошо, если прогноз Салли сбудется и завтра он будет здоров. По прошлому опыту Альберт знал, что насморк у него проходит за три дня. Таким образом, в крайнем случае он будет болеть до четверга… Минул понедельник, первый день почтового цикла, за ним вторник и среда. Настал четверг. В душе Альберта было мрачно и сыро, как на улице. Он с трудом натянул плащ и заковал ноги в галоши. В конторе он извел весь запас бумажных носовых платков. В пятницу стало совсем худо. Элизабет с несвойственной ей решительностью заявила утром: — Ты никуда не пойдешь. Я позвоню сейчас м-ру Клементу и скажу, что ты заболел. Да, Альберт был настолько плох, что не мог даже протестовать. Субботу и весь день воскресенья он провел в дремоте, просыпаясь лишь для того, чтобы проглотить несколько ложек куриного бульона или чашку чаю с тостами. Часам к одиннадцати вечера в воскресенье Альберт вскинулся; забытье разом прошло — он вспомнил о конверте! Перед глазами его встало видение: белый конверт в ящике, и к нему тянется рука неподкупного разоблачителя Боба Харрингтона. — Господи боже мой! — воскликнул Альберт. (Элизабет на время болезни переехала из спальни в гостиную, так что она не слышала его.) — Завтра во что бы то ни стало я пойду на почту, — громко сказал он в подушку, и долго еще лежал так, обдумывая порядок действий. Но наутро он был не в силах встать. Его разбудил шум дождя, барабанившего по стеклу спальни. Он сел на постели, голова кружилась, ему было много хуже, чем накануне вечером. Альберта охватила паника. Нет-нет, нельзя поддаваться, надо непременно сохранить спокойствие. Вошла Элизабет с вопросом, что он хочет на завтрак. — Мне надо позвонить, — тихо, но твердо сказал Альберт. — Может, я могу это сделать? — Нет, я должен позвонить сам. — Зачем же, дорогой? Я с такой радостью… Альберт редко выходил из себя, но когда он был в таком расположении духа, его лучше было не трогать. — Меня не интересует, что бы ты сделала с радостью, — отчеканил он, гнусавя. — Я должен позвонить и прошу тебя только об одном: помоги мне добраться до телефона! Элизабет осеклась на полуслове. Муж был слаб как новорожденный котенок, он тяжело опирался на ее руку, спускаясь вниз. В гостиной он рухнул в кресло возле телефона и несколько минут тяжко дышал, собираясь с силами. Элизабет тем временем стремглав кинулась в кухню варить яйцо всмятку. — Яйцо всмятку! — бормотал сквозь стиснутые зубы Альберг. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным. Вместе с тем никогда еще у него не подкатывало к горлу такое яростное желание орать, ломать мебель, пинать диван и бить кого-нибудь. Окажись в эту минуту поблизости Клемент, Альберт бы в два счета высказал ему все, и не только это. Никогда еще у него не было такой злобы. И такой слабости. Он с трудом оторвал от стола телефонный справочник; листать страницы было подлинной мукой. Наконец он отыскал нужный номер в графе «Почтовые отделения» и набрал его. — Дайте мне Тома, пожалуйста, — промямлил он. — Какого Тома? У нас здесь их три. Том Склисовски, Том… — Тома! — заорал Альберт. — Того, что до востребования! — Ага, в таком случае вам нужен Том Кеннебанк. Одну минуту. Альберт прождал три. Время от времени он хрипел «алло» в трубку, но та не отвечала. Наконец он услыхал голос Почтаря: — Алло? Кто спрашивает? — Алло, привет, Том, — сказал Альберт, с усилием имитируя дружелюбие. — Это я, Альберт Уайт, вы меня знаете. — Конечно. Как поживаете, мистер Уайт? — Плохо. Я как раз звоню по этому поводу. Весь уикенд провалялся больной… — Какое невезенье, мистер Уайт. То-то у вас был гриппозный вид на той неделе, я сразу заметил. Глаза совсем больные, помните? — Вы совершенно правы, Том, — продолжал Альберт, с трудом сдерживаясь. — Но я вам звоню, — заторопился он, чтобы остановить поток Томовых воспоминаний, — насчет письма. У вас там должно быть письмо для меня. — Не вешайте трубку, я сейчас проверю. Альберт застонал, Элизабет с сочувствием посмотрела на него, устраивая на столе завтрак. — Выпей чаю, дорогой. Это подкрепит тебя… Что-нибудь очень важное? — неуверенно спросила она. Только сейчас Альберту пришло на ум, что рано или поздно придется объяснить ей все. Да, но что сказать? Он надеялся, что все образуется само собой, пока же немного доброжелательства явно не помешает. Альберт скривил рот в улыбке: — Я должен непременно уладить одну вещь… Как там яйцо? — Несу, несу, дорогой. В трубке вновь раздался голос Почтаря: — Да, все в порядке, есть письмо, мистер Уайт. — Том, выслушайте меня хорошенько. Я сегодня очень плохо себя чувствую, но завтра рассчитываю выйти. Прошу вас, задержите на один день письмо, не отсылайте его Харрингтону. — Одну минуту, я узнаю. — Том! Но тот уже отошел. Элизабет вернулась и жестами показывала, что яйцо готово. Альберт с прежней вымученной улыбкой закивал головой и сделал ей знак удалиться. Том вновь взял трубку: — Ваше письмо лежит у нас с прошлого вторника, мистер Уайт. Элизабет стояла, скрестив руки, с жалостью глядя на мужа. — Том, я выйду через день и сразу же заберу его. Резким взмахом он указал Элизабет на дверь. — Почему бы вам не позвонить Харрингтону, — подсказал Том, — и не объяснить ему, что вы заболели? — Том, я вас прошу, задержите письмо! — Мне
Этот понедельник ничем не отличался от предыдущих, если, конечно, не считать пощипываний в носу. Официантка Салли тоже заметила: «Вы неважно выглядите сегодня, мистер Уайт». — Насморк, — произнес Альберт. — Сейчас такая погода, нужно беречься простуды. Говорят, начинается эпидемия гриппа. Надеюсь, завтра у вас все пройдет. Альберт согласился с диагнозом, расплатился за ленч, оставил Салли, как обычно, двадцать пять центов на чай и вернулся в контору. Дорогой он дважды останавливался — первый раз, чтобы бросить конверт в почтовый ящик, второй — у киоска, где купил пачку бумажных носовых платков. Хорошо, если прогноз Салли сбудется и завтра он будет здоров. По прошлому опыту Альберт знал, что насморк у него проходит за три дня. Таким образом, в крайнем случае он будет болеть до четверга… Минул понедельник, первый день почтового цикла, за ним вторник и среда. Настал четверг. В душе Альберта было мрачно и сыро, как на улице. Он с трудом натянул плащ и заковал ноги в галоши. В конторе он извел весь запас бумажных носовых платков. В пятницу стало совсем худо. Элизабет с несвойственной ей решительностью заявила утром: — Ты никуда не пойдешь. Я позвоню сейчас м-ру Клементу и скажу, что ты заболел. Да, Альберт был настолько плох, что не мог даже протестовать. Субботу и весь день воскресенья он провел в дремоте, просыпаясь лишь для того, чтобы проглотить несколько ложек куриного бульона или чашку чаю с тостами. Часам к одиннадцати вечера в воскресенье Альберт вскинулся; забытье разом прошло — он вспомнил о конверте! Перед глазами его встало видение: белый конверт в ящике, и к нему тянется рука неподкупного разоблачителя Боба Харрингтона. — Господи боже мой! — воскликнул Альберт. (Элизабет на время болезни переехала из спальни в гостиную, так что она не слышала его.) — Завтра во что бы то ни стало я пойду на почту, — громко сказал он в подушку, и долго еще лежал так, обдумывая порядок действий. Но наутро он был не в силах встать. Его разбудил шум дождя, барабанившего по стеклу спальни. Он сел на постели, голова кружилась, ему было много хуже, чем накануне вечером. Альберта охватила паника. Нет-нет, нельзя поддаваться, надо непременно сохранить спокойствие. Вошла Элизабет с вопросом, что он хочет на завтрак. — Мне надо позвонить, — тихо, но твердо сказал Альберт. — Может, я могу это сделать? — Нет, я должен позвонить сам. — Зачем же, дорогой? Я с такой радостью… Альберт редко выходил из себя, но когда он был в таком расположении духа, его лучше было не трогать. — Меня не интересует, что бы ты сделала с радостью, — отчеканил он, гнусавя. — Я должен позвонить и прошу тебя только об одном: помоги мне добраться до телефона! Элизабет осеклась на полуслове. Муж был слаб как новорожденный котенок, он тяжело опирался на ее руку, спускаясь вниз. В гостиной он рухнул в кресло возле телефона и несколько минут тяжко дышал, собираясь с силами. Элизабет тем временем стремглав кинулась в кухню варить яйцо всмятку. — Яйцо всмятку! — бормотал сквозь стиснутые зубы Альберг. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным. Вместе с тем никогда еще у него не подкатывало к горлу такое яростное желание орать, ломать мебель, пинать диван и бить кого-нибудь. Окажись в эту минуту поблизости Клемент, Альберт бы в два счета высказал ему все, и не только это. Никогда еще у него не было такой злобы. И такой слабости. Он с трудом оторвал от стола телефонный справочник; листать страницы было подлинной мукой. Наконец он отыскал нужный номер в графе «Почтовые отделения» и набрал его. — Дайте мне Тома, пожалуйста, — промямлил он. — Какого Тома? У нас здесь их три. Том Склисовски, Том… — Тома! — заорал Альберт. — Того, что до востребования! — Ага, в таком случае вам нужен Том Кеннебанк. Одну минуту. Альберт прождал три. Время от времени он хрипел «алло» в трубку, но та не отвечала. Наконец он услыхал голос Почтаря: — Алло? Кто спрашивает? — Алло, привет, Том, — сказал Альберт, с усилием имитируя дружелюбие. — Это я, Альберт Уайт, вы меня знаете. — Конечно. Как поживаете, мистер Уайт? — Плохо. Я как раз звоню по этому поводу. Весь уикенд провалялся больной… — Какое невезенье, мистер Уайт. То-то у вас был гриппозный вид на той неделе, я сразу заметил. Глаза совсем больные, помните? — Вы совершенно правы, Том, — продолжал Альберт, с трудом сдерживаясь. — Но я вам звоню, — заторопился он, чтобы остановить поток Томовых воспоминаний, — насчет письма. У вас там должно быть письмо для меня. — Не вешайте трубку, я сейчас проверю. Альберт застонал, Элизабет с сочувствием посмотрела на него, устраивая на столе завтрак. — Выпей чаю, дорогой. Это подкрепит тебя… Что-нибудь очень важное? — неуверенно спросила она. Только сейчас Альберту пришло на ум, что рано или поздно придется объяснить ей все. Да, но что сказать? Он надеялся, что все образуется само собой, пока же немного доброжелательства явно не помешает. Альберт скривил рот в улыбке: — Я должен непременно уладить одну вещь… Как там яйцо? — Несу, несу, дорогой. В трубке вновь раздался голос Почтаря: — Да, все в порядке, есть письмо, мистер Уайт. — Том, выслушайте меня хорошенько. Я сегодня очень плохо себя чувствую, но завтра рассчитываю выйти. Прошу вас, задержите на один день письмо, не отсылайте его Харрингтону. — Одну минуту, я узнаю. — Том! Но тот уже отошел. Элизабет вернулась и жестами показывала, что яйцо готово. Альберт с прежней вымученной улыбкой закивал головой и сделал ей знак удалиться. Том вновь взял трубку: — Ваше письмо лежит у нас с прошлого вторника, мистер Уайт. Элизабет стояла, скрестив руки, с жалостью глядя на мужа. — Том, я выйду через день и сразу же заберу его. Резким взмахом он указал Элизабет на дверь. — Почему бы вам не позвонить Харрингтону, — подсказал Том, — и не объяснить ему, что вы заболели? — Том, я вас прошу, задержите письмо! — Мне