несет в себе мой полный генетический код! Вы хотите сказать, что это тривиально? Да! Но моя установка, — он потряс в воздухе пальцем, — полчаса и — вечная молодость… Вы чувствуете разницу? Не вечная жизнь, а вечная молодость!
Он неожиданно разрыдался.
— Молодости хочу, молодости… — скулил Кляйн, растирая слезы кулаками, — а они не покупают проект. Они вообще его запретили. И теперь мою установочку… И сам я не успел… Не успел… Ну и хрен с вами! — Он схватил стопку и опрокинул водку в рот. Тут же сверкнул голубой луч, ужалив Кляйна в мочку.
Кляйн уставился на меня совершенно трезвыми, удивленными глазами.
— «Доктор» впрыснул вам дозу отрезвителя, — пояснил я на всякий случай.
— Я понял, — ответил он и провел ладонью по лбу. — Кажется, я наговорил лишнего?
Кляйн виновато улыбнулся, тяжело поднялся и вышел из бара.
Сморчок, с жалостью подумал я, в сущности, все мы — сморчки. У меня морщин меньше, чем у него, но больше, чем было на лице самого старого из смертных. И все мы давным-давно пережили свои волосы. В этот миг что-то мне почудилось, что-то щекочущее, головокружительное. И как я потом ни пытался вспомнить, что это было такое, у меня ничего не получилось.
Я шел по вязкому песку до следующего подъемника. Его маяк еле пробивался сквозь помехи, которые наводил «свидетель». Солнце было жарким как никогда, и «доктор» чаще, чем обычно, делал мне инъекции. Я не чувствовал усталости, и жажда не мучала меня. Хотя пот заливал глаза и сердце работало с перегрузками, это было все, что я мог позволить себе в истязании плоти. Я уже давно забыл, что такое настоящая усталость, что такое настоящая жажда. Я не могу надраться до бесчувствия, не могу набить морду обидчику. Я даже не могу сделать больно самому себе. У меня неплохой энергетический счет, и я очень многое могу себе позволить. Но предел определяю не я… — Ты не был на последнем Совете, — сказал Вадим укоризненно, — а положение невеселое. — Что-нибудь с энергией Кольца? — Хуже. Как ни парадоксально звучит, но люди устали жить… Мне доложили. Ты тоже занялся Трансформацией? — Да. У меня есть кое-какие идеи. — «Свидетель» работает странно. Тебя что-то беспокоит? Я решился: — Расскажи, что тебе известно по теме «Амазонки». Вадим вздрогнул: — Опять эти «Амазонки». Сколько можно ворошить прошлое? — До тех пор, пока мы не овладеем Трансформацией. — Что тебя интересует? — Меня интересует судьба «Последнего миллиона». Вадим долго смотрел на меня, наконец заговорил: — Когда… Когда… — он горько усмехнулся, — когда стало ясно, что необычайно высокая — ураганная — женская смертность и продолжительность мужской жизни находятся в прямой зависимости друг от друга, перед нами встала задача определить время жизни мужчины, как только умрет последняя женщина. Ты помнишь, тогда их осталось несколько миллионов. Они мутировали. Они стали похожи друг на друга: черные прямые волосы, смуглая кожа, атрофия мышц лица… Амазонки. И ни одна уже не могла стать матерью… Ураганная смертность женщин прекратилась, когда их осталось не больше миллиона. Они продолжали умирать, но медленно, как умирали мужчины. Увеличение продолжительности жизни мужчин тоже прекратилось. Тысяча, две тысячи лет — был наш общий предел. Мы сделали очень сложные расчеты. Очень сложные и очень точные. Тогда было открыто существование Энергетического Кольца. Его образовывали все — все мужчины, оставшиеся в живых. Тогда было открыто, что женщины паразитировали на энергии Кольца, разрывали его. Если бы они погибли, как погибли их предшественницы, Энергетическое Кольцо замкнулось бы, и мы получили бы бессмертие. Но они умирали слишком медленно. И умирали мужчины! Энергия Кольца таяла. Еще немного, и было бы поздно: Кольцо не замкнулось бы никогда. Человечество стояло перед угрозой вымирания. Мы рассчитали все точно. Этот миллион женщин был никчемным. Ты понимаешь? Совсем никчемным! Вадим долго молчал, потом произнес: — Все. Уходи. Больше я тебе ничего не скажу. Я послушно вышел. Мне кто-то говорил, но я не мог этого понять — Вадим был моим отцом… И вдруг я вспомнил то, что щекотнуло меня тогда в баре, когда протрезвевший Кляйн уходил, как побитая собака. Его установка автономного омолаживания и мой женский волос! Волос тоже несет в себе полный генетический код той, кому он принадлежал. Я остановился, пораженный этой мыслью. Если все хорошо устроить, то на свет появится женщина, уже посетившая один раз этот мир. Завтра она сможет пройти этими улицами, дышать воздухом, которым дышу я. Она… Она сможет… Это невероятно! Сможет иметь детей… Ведь волос — золотистый, а не черный, как у амазонок.
Найти лабораторию Кляйна было делом нетрудным. Я вышел на нее по своему личному справочному каналу. Но с этого момента — я понимал — счет пошел на минуты. «Свидетель» фиксировал каждый мой шаг, и если он еще не понял, зачем мне Кляйн, то, несомненно, пытается понять. В кратчайшие сроки я должен отключиться от «свидетеля», иначе до Кляйна мне не добраться. — Ты? — удивился Кронин. — Что-нибудь случилось? Мне было жаль его, но что оставалось делать? Медлить нельзя — «свидетель»!.. Я бросился на Кронина. Кронин попытался сделать то, что и я сделал бы на его месте, — ударить. Полыхнуло изумрудом — и Кронин застыл в моих объятиях, как резиновый. На кронинской машинке я быстро набрал нужные команды, и вот уже в моих руках небольшой металлический цилиндр. «Точка входа — надбровная дуга», — передразнил я Кронина и приставил цилиндр ко лбу. В этот раз было еще больнее. Гораздо больнее. Я даже потерял сознание. Это было неудивительно — удивительно было другое: когда я очнулся, голова у меня продолжала жутко болеть. Почему бездействует «доктор»? Страшная догадка поразила меня: у меня больше нет «доктора»! И это значит… да, да, я вышел из Энергетического Кольца, и смерть караулит меня за каждым углом.
Я вышел из кронинской лаборатории, но тут же сообразил, что ни по одному из уровней мне до Кляйна не добраться. Я отрезан от своего энергетического счета, и единственное, что теперь могу себе позволить, — покататься на подъемнике. Я вернулся в лабораторию, осмотрелся, с трудом ворочая головой, — она все еще болела. Время поджимало. Наверняка мое исчезновение замечено, и что-то уже происходит. Я снял куртку и, разорвав ее на лоскутья, связал ими руки и ноги Кронину. Он все еще находился под действием парализатора. Подумав, последний лоскут я засунул ему в рот и, взвалив его на себя, вышел из лаборатории. Я выбрался наверх и шагнул в высокую траву. Рубашка сразу взмокла:
Я шел по вязкому песку до следующего подъемника. Его маяк еле пробивался сквозь помехи, которые наводил «свидетель». Солнце было жарким как никогда, и «доктор» чаще, чем обычно, делал мне инъекции. Я не чувствовал усталости, и жажда не мучала меня. Хотя пот заливал глаза и сердце работало с перегрузками, это было все, что я мог позволить себе в истязании плоти. Я уже давно забыл, что такое настоящая усталость, что такое настоящая жажда. Я не могу надраться до бесчувствия, не могу набить морду обидчику. Я даже не могу сделать больно самому себе. У меня неплохой энергетический счет, и я очень многое могу себе позволить. Но предел определяю не я… — Ты не был на последнем Совете, — сказал Вадим укоризненно, — а положение невеселое. — Что-нибудь с энергией Кольца? — Хуже. Как ни парадоксально звучит, но люди устали жить… Мне доложили. Ты тоже занялся Трансформацией? — Да. У меня есть кое-какие идеи. — «Свидетель» работает странно. Тебя что-то беспокоит? Я решился: — Расскажи, что тебе известно по теме «Амазонки». Вадим вздрогнул: — Опять эти «Амазонки». Сколько можно ворошить прошлое? — До тех пор, пока мы не овладеем Трансформацией. — Что тебя интересует? — Меня интересует судьба «Последнего миллиона». Вадим долго смотрел на меня, наконец заговорил: — Когда… Когда… — он горько усмехнулся, — когда стало ясно, что необычайно высокая — ураганная — женская смертность и продолжительность мужской жизни находятся в прямой зависимости друг от друга, перед нами встала задача определить время жизни мужчины, как только умрет последняя женщина. Ты помнишь, тогда их осталось несколько миллионов. Они мутировали. Они стали похожи друг на друга: черные прямые волосы, смуглая кожа, атрофия мышц лица… Амазонки. И ни одна уже не могла стать матерью… Ураганная смертность женщин прекратилась, когда их осталось не больше миллиона. Они продолжали умирать, но медленно, как умирали мужчины. Увеличение продолжительности жизни мужчин тоже прекратилось. Тысяча, две тысячи лет — был наш общий предел. Мы сделали очень сложные расчеты. Очень сложные и очень точные. Тогда было открыто существование Энергетического Кольца. Его образовывали все — все мужчины, оставшиеся в живых. Тогда было открыто, что женщины паразитировали на энергии Кольца, разрывали его. Если бы они погибли, как погибли их предшественницы, Энергетическое Кольцо замкнулось бы, и мы получили бы бессмертие. Но они умирали слишком медленно. И умирали мужчины! Энергия Кольца таяла. Еще немного, и было бы поздно: Кольцо не замкнулось бы никогда. Человечество стояло перед угрозой вымирания. Мы рассчитали все точно. Этот миллион женщин был никчемным. Ты понимаешь? Совсем никчемным! Вадим долго молчал, потом произнес: — Все. Уходи. Больше я тебе ничего не скажу. Я послушно вышел. Мне кто-то говорил, но я не мог этого понять — Вадим был моим отцом… И вдруг я вспомнил то, что щекотнуло меня тогда в баре, когда протрезвевший Кляйн уходил, как побитая собака. Его установка автономного омолаживания и мой женский волос! Волос тоже несет в себе полный генетический код той, кому он принадлежал. Я остановился, пораженный этой мыслью. Если все хорошо устроить, то на свет появится женщина, уже посетившая один раз этот мир. Завтра она сможет пройти этими улицами, дышать воздухом, которым дышу я. Она… Она сможет… Это невероятно! Сможет иметь детей… Ведь волос — золотистый, а не черный, как у амазонок.
Найти лабораторию Кляйна было делом нетрудным. Я вышел на нее по своему личному справочному каналу. Но с этого момента — я понимал — счет пошел на минуты. «Свидетель» фиксировал каждый мой шаг, и если он еще не понял, зачем мне Кляйн, то, несомненно, пытается понять. В кратчайшие сроки я должен отключиться от «свидетеля», иначе до Кляйна мне не добраться. — Ты? — удивился Кронин. — Что-нибудь случилось? Мне было жаль его, но что оставалось делать? Медлить нельзя — «свидетель»!.. Я бросился на Кронина. Кронин попытался сделать то, что и я сделал бы на его месте, — ударить. Полыхнуло изумрудом — и Кронин застыл в моих объятиях, как резиновый. На кронинской машинке я быстро набрал нужные команды, и вот уже в моих руках небольшой металлический цилиндр. «Точка входа — надбровная дуга», — передразнил я Кронина и приставил цилиндр ко лбу. В этот раз было еще больнее. Гораздо больнее. Я даже потерял сознание. Это было неудивительно — удивительно было другое: когда я очнулся, голова у меня продолжала жутко болеть. Почему бездействует «доктор»? Страшная догадка поразила меня: у меня больше нет «доктора»! И это значит… да, да, я вышел из Энергетического Кольца, и смерть караулит меня за каждым углом.
Я вышел из кронинской лаборатории, но тут же сообразил, что ни по одному из уровней мне до Кляйна не добраться. Я отрезан от своего энергетического счета, и единственное, что теперь могу себе позволить, — покататься на подъемнике. Я вернулся в лабораторию, осмотрелся, с трудом ворочая головой, — она все еще болела. Время поджимало. Наверняка мое исчезновение замечено, и что-то уже происходит. Я снял куртку и, разорвав ее на лоскутья, связал ими руки и ноги Кронину. Он все еще находился под действием парализатора. Подумав, последний лоскут я засунул ему в рот и, взвалив его на себя, вышел из лаборатории. Я выбрался наверх и шагнул в высокую траву. Рубашка сразу взмокла: