собой дверь и не торопясь направилась к голубой гостиной.

Михаил уже вовсю возился с сыном: гулил, вертел его на ладони, строил «козу», но малыш лишь хмурил светлые бровки и хныкал.

- Какой неприветливый карапуз, - огорчённо вздохнула Анфиса, присаживаясь на подлокотник низкого кресла, - испортила его та полоумная, жизни радоваться разучила!

- Ничего, - Михаил покачал сына, прижался щекой к его нежной щёчке, - научим, всему научим, это же мой сын. Наследник! Всеволод, что означает Всем Владеющий!

Анфиса безмолвно закатила глаза к потолку.

Осколок первый. Старый мир разлетается вдребезги

Вопреки надеждам Михаила сын так и не проникся симпатией к отцу, настороженно зыркая на него большущими серыми глазами, словно маленький волчонок. Анфисы же, своей матери, как называли женщину все в доме (к её тихому и постоянному неудовольствию) Всеволод откровенно дичился, малышом разражаясь оглушительным рёвом при её приближении, а в старшем возрасте старательно прячась от неё по всему дому. Обеспокоенный отец таскал мальчишку по врачам, но те лишь разводили руками, списывая всё на новомодное словцо: карахтер, коим объясняли всё, что нельзя было вылечить пилюлями, притирками и декоктами.

- Но ведь со слугами-то он совсем другой, - кричал Михаил, багровея и размахивая руками, - весёлый, общительный, а на родителей своих волком смотрит!

- Карахтер, - разводил руками очередной доктор и выписывал какие-нибудь успокаивающие пилюли, которые благополучно и беспрекословно принимала щель под кроватью в детской.

Анфиса, в отличие от докторов, была менее снисходительна и утверждала, что мальчишка просто разбалован, предлагая заменить дорогие пилюли розгами, благо они и дешевле, и проку от них будет во много раз больше. Сначала Михаил отказывался, но когда во время приёма, от которого зависело получение желанного княжеского титула, пятилетний Сева закатил истерику и убежал в детскую, забившись под кровать, отец махнул рукой и приказал принести розги. Мальчика высекли так, что он десять дней пролежал в горячке, Анфиса даже тайком надеялась, что он совсем сгинет, но природа взяла своё, и Всеволод выздоровел. Первый раз после болезни мальчик вышел из детской таким тощим и бледным, что Михаил ощутил острый приступ угрызений совести. Чувство, к слову сказать, ему ранее неведомое и крайне нежелательное, поскольку роду был Михаил купеческого, а в делах торговых совесть как налог в казну, больше мешает, чем помогает процветанию. Чтобы избавиться от неприятного чувства, Михаил спешно отправил сына в недавно открытый новомодный эстернат, говоря своим друзьям и соседям, что Всеволоду нужно укрепить здоровье и обзавестись надёжными товарищами.

Соседи восхищённо ахали и охали, Анфиса облегчённо вздыхала, каждый день считая дни до отъезда Севы из дома, а слуги тайком утирали слёзы, норовя засунуть в дорожный сундучок мальчика то игрушку, то ватрушку, а то и денежку.

- Мама Палаша, а почему ты плачешь? – удивлённо спросил Всеволод, застав свою верную няньку безутешно рыдающей над собранным в дорогу сундучком. – Радоваться надо, я же уезжаю!

- Чему ж тут радоваться-то, - хлюпнула носом женщина, кончиком передника вытирая слёзы, - как собачонку ненужную выкидывают со двора.

- Но я им действительно не нужен, - легко, словно речь шла о простых и понятных вещах, заметил мальчик, трепля по гриве деревянную лошадку.

- Да что ты такое говоришь, - вскинулась Паладья, - барыня, не спорю, холодна с тобой, да она, между нами, со всеми такая, но отец-то в тебе души не чает!

И тут произошло то, что бедная женщина запомнила на всю жизнь: Всеволод поднял на неё огромные серые глаза, блестящие, словно зеркало под лучами солнца, и спокойным голосом не ребёнка, а взрослого, произнёс:

- Я вижу, что я им не нужен. Я вижу всех, кто меня окружает: их мысли, чувства, то, что они старательно скрывают, я всё это вижу.

- Свят-свят-свят, - зашептала женщина, с ужасом глядя на стоящего перед ней мальчишку.

Всеволод моргнул, а потом воззрился на няньку с детским любопытством, словно бы начисто позабыв обо всём, что произошло:

- А почему ты такая бледная, мама Палаша? Устала? Может, тебе чаю принести?

Паладья кашлянула, пытаясь таким способом вернуть ошалевшее сердце из горла обратно в грудь, и сипло ответила:

- Не надо ничего. Я на кухню сбегаю, пирожок тебе принесу.

- С луком, - кивнул Сева, деловито откручивая голову деревянному солдатику, - и яйцом. И себе тоже возьми!

Женщина вихрем слетела вниз по лестнице и едва успела затормозить, чтобы не врезаться в вернувшуюся с ежедневного променада Анфису, которая, снимая и бросая вещи по ходу движения, направлялась к себе.

- Ты что, ополоумела, так бегать? – фыркнула барыня, надменно приподнимая брови. – Молоденькой себя возомнила?

Паладья смущённо потупилась, лихорадочно придумывая, что сказать госпоже, а о чём лучше всего умолчать. Пожалуй, говорить о том, что в Севе, похоже, проснулись способности Зеркальщика, всё-таки не стоит: не такой кристальной души барыня, чтобы безбоязненно подобные новости встречать. Ещё наймёт человека, чтобы по дороге мальцу шею свернул, с неё, гадюки, станется! Ей человека убить, как комара прихлопнуть.

- Ты что, оглохла? – нетерпеливо окликнула служанку Анфиса. – Или такой же идиоткой как твой воспитанник стала? Отвечай, когда тебя спрашивают!

- Не гневайся, барыня, - Паладья упала женщине в ноги, - совсем я позабыла про обед для барчука, с сундучком дорожным провозилась долго, вот теперь на кухню спешу, чтобы голодным Всеволод Михайлович не остался.

- Ничего, - фыркнула Анфиса, презрительно дёрнув плечиком, - и поголодал бы, не подох. Глядишь, смирнее бы стал, а то норовистый, что конь необъезженный!

Паладья неподвижно лежала в ногах, не смея даже шевельнуться.

- Ладно уж, иди. Какое счастье, что этот проклятый мальчишка сегодня уезжает! Пойду, скажу кучеру, чтобы запрягал, нечего мешкать.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что ты говоришь, милая? – прозвучал с лестницы голос Михаила.

Анфиса моментально огорчённо поджала уголки губ, выдавила из глаз крошечную слезинку и печально вздохнула:

- Печально мне, мой милый, что мальчик уезжает через полчаса. Даже не представляю себе наш дом без его звонкого голоска и игрушек!

- Ничего не поделаешь, Анфиса, - Михаил спустился вниз, обнял жену и наставительно, словно говорил с маленькой девочкой, добавил, - ты же понимаешь, что мальчику нужно учиться.

Анфиса постаралась, чтобы улыбка, чуть