- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (16) »
обороте билета я записал номера телефонов, которые можно передать родственникам для экстренных сообщений.
Ну вот, собственно, и все. Теперь, Алексей, давай выпьем еще по чашечке этого замечательного кофе, покурим и я отвечу на твои вопросы, ежели таковые возникнут.
Разошлись через час. Алексей пошел готовиться к передаче дел. Разговор с женой Натальей и с сыном Вовкой был краток: — Приеду сегодня вечером, «волнуйтесь, подробности письмом». Алексею предстояло навестить своих дачников в Орехово и вернуться в Питер утром к началу работы. На следующий день, с благословления жены, пятилетнего Вовки и тещи, Алексей выразил полное свое согласие с предложением и получил неделю сроку на передачу дел.
На этом под странностью номер один Алексей мысленно подвел предварительную пунктирную черту и решил выпить еще рюмочку. За окном шел дождик, просторы выглядели грустно и располагали к дальнейшему размышлению. Двадцать восьмое июля, вторник, девятнадцать тридцать. Алексей после суетного рабочего дня медленно шел по правой стороне безлюдного Костромского проспекта в сторону метро «Удельная». Навстречу попадались редкие прохожие. Один из встречных заступил ему дорогу. Алексей, не выходя из прострации, попытался автоматически разминуться и услышал: — Леха, очнись! Алексей включился, поднял глаза. Перед ним стоял Ник Николс. Вообще-то, его звали Колькой, но при фамилии Николаев и внешнем сходстве с Банионисом, это прозвище прилепилось к нему — не оторвешь. Впрочем, он не обижался, ему нравилось. Алексей знал Ника Николса с третьего класса и учился с ним в одной группе в институте. У Николса были потрясающие мозги. Он почти мгновенно разбирался в написанных текстах, никогда ничего не забывал и был наикруглейшим отличником. Мальчишками Алексей и Николс дружили, однако во студенчестве как-то медленно разошлись «по интересам». Алексею стал претить прогрессирующий прагматизм Николса. Сейчас перед Алексеем стоял импозантный располневший «взрослый дядя». Сходство с Банионисом усугубилось. Алексей даже слегка оробел, пока не смог совместить прошлый образ Николса с этим, стоявшим перед ним человеком. — Привет. Ты откуда здесь? — наконец ответил Алексей. — Я здесь из Калифорнии. Из Силиконовой, понимаешь, долины. — Расскажешь интересного? — Обязательно, только сидя и за рюмкой. И я бы поел. Здесь есть где? Алексей повертел головой. — Как по поводу грузинской кухни? — Нормально. Язвы нет. — Тогда пошли вперед. Есть одно место. Был там трижды, без последствий. Грузинское кафе в полуподвальчике было чистеньким и безлюдным. Алексей с Николсом обосновались за отдельным столом в закутке и, в предвкушении подачи вожделенного, подняли бокалы «за встречу». Беседа была длинной. Алексей поначалу больше слушал, изредка задавая провокационные вопросики. Выяснилось, что Николс плотно обосновался недалеко от Сан-Франциско, женился, доволен жизнью «до потолка» и, как он выразился, «процветаем помаленьку». Живет в своем доме c женой и тремя детьми и с матушкой своей. Два года назад получил паспорт гражданина США (в паспорте была указана фамилия Nicols). Алексей на свой вопрос «А делаешь-то чего?» рассчитывал получить развернутый рассказ о каком-либо удивительном проекте, однако выслушал описание, как он «работу работает», «программы программирует» и по иерархической лестнице продвигается. Ответ на вопрос «А как там вообще живут?» оказался не менее скучным и сводился к перечислению «что почем» и «где и как отдыхали». Когда Николс немножко приутомился, Алексей спросил его о цели визита на родину. Николс несколько погрустнел и рассказал следующее: — Понимашь, Леха, надо мне окончательно перебираться туда. Три года назад я отчима похоронил и забрал мать к себе. Она с внуками. Год назад похоронил отца. — Федор Петрович умер? Ты чего не сказал? — Мне самому поздно сообщили, я приехал только к девятому дню. — Н-да… Надо помянуть, мудрый был дядька и интересный. Наливай. Николс и Алексей выпили не чокаясь, помолчали. Через минуту Николс встрепенулся и продолжил: — Так вот. Недвижимость я тут продаю. Две квартиры уже загнал. Попытался отцов домик продать — так не надо никому. А через неделю улетаю, дела. Алексей вспомнил, как в девяносто третьем летом он с Николсом гостил у Федора Петровича. Матери сговорились и отправили двух оболтусов от греха из города в глушь на все лето. Алексей — безотцовщина, отец погиб еще в восьмидесятых, — прикипел к Федору Петровичу, и вечерами они беседовали до полуночи. Николс больше читал, смотрел «ящик» и в беседах участие принимал редко. — А почему умер? Болел? — Нет. Соседи сказали: мгновенно. Вышел дрова колоть. Инфаркт, и сразу насмерть. — Ну, хорошо хоть так. Алексей порылся в сумке, достал блокнотик с пружинкой и карандаш, пододвинул к Николсу. — Нарисуй, где могила. Я в понедельник туда отправляюсь в командировку. Цветы положу. Николс принялся рисовать. Изобразив планчик, отдал его Алексею со словами: — А чего там тебе делать в командировке? — Пока не знаю, но зовут. — На полигон, что ли? — Угу. — Ладно, больше спрашивать не буду. Меньше знаешь — крепче спишь. Слушай, так мне тебя провидение послало. Вот тебе ключи от домика, погляди, поживи, может, купишь. Все-таки не чужой человек. И мне спокойнее. Вещи его там. Погляди, возьми себе, что понравится. А то если чужие люди купят — так выбросят, и все. C этими словами Николс положил перед Алексеем большой старый ключ от навесного замка. — А я пока приторможу продажу через агентство. Через полгода опять приеду. К тому времени решишь — покупать или нет. — А дорого возьмешь? — В агентстве говорят, что больше чем за пятьсот тысяч не продадут. Алексей взял в руки ключ. Повертел в руках. — Понял. Спасибо. Только ты уж мне хотя бы для соседей напиши бумагу рекомендательную, что, мол, податель сего Алексей Владимирович Лодыгин никакой не вор-домушник, а лицо, облеченное доверием наследника… и т. д… — Ежели для соседей, то это махом. Разошлись часов в десять вечера, обменявшись всеми возможными контактами для связи. Николс погрустнел. Чувствовались в его настроении какие-то ностальгические нотки. Чего-то ему все-таки не хватало в заморских райских кущах.
Поезд замедлил ход. Алексей взглянул на часы — двадцать два ноль-ноль. Бологое. Стоянка полчаса. Вспомнил: курить, курить, курить, курить… Дождик кончился, по платформе прогуливаются пассажиры. Тихо. Фонари освещают здание безлюдного вокзала. Несмотря на разрешение
Разошлись через час. Алексей пошел готовиться к передаче дел. Разговор с женой Натальей и с сыном Вовкой был краток: — Приеду сегодня вечером, «волнуйтесь, подробности письмом». Алексею предстояло навестить своих дачников в Орехово и вернуться в Питер утром к началу работы. На следующий день, с благословления жены, пятилетнего Вовки и тещи, Алексей выразил полное свое согласие с предложением и получил неделю сроку на передачу дел.
На этом под странностью номер один Алексей мысленно подвел предварительную пунктирную черту и решил выпить еще рюмочку. За окном шел дождик, просторы выглядели грустно и располагали к дальнейшему размышлению. Двадцать восьмое июля, вторник, девятнадцать тридцать. Алексей после суетного рабочего дня медленно шел по правой стороне безлюдного Костромского проспекта в сторону метро «Удельная». Навстречу попадались редкие прохожие. Один из встречных заступил ему дорогу. Алексей, не выходя из прострации, попытался автоматически разминуться и услышал: — Леха, очнись! Алексей включился, поднял глаза. Перед ним стоял Ник Николс. Вообще-то, его звали Колькой, но при фамилии Николаев и внешнем сходстве с Банионисом, это прозвище прилепилось к нему — не оторвешь. Впрочем, он не обижался, ему нравилось. Алексей знал Ника Николса с третьего класса и учился с ним в одной группе в институте. У Николса были потрясающие мозги. Он почти мгновенно разбирался в написанных текстах, никогда ничего не забывал и был наикруглейшим отличником. Мальчишками Алексей и Николс дружили, однако во студенчестве как-то медленно разошлись «по интересам». Алексею стал претить прогрессирующий прагматизм Николса. Сейчас перед Алексеем стоял импозантный располневший «взрослый дядя». Сходство с Банионисом усугубилось. Алексей даже слегка оробел, пока не смог совместить прошлый образ Николса с этим, стоявшим перед ним человеком. — Привет. Ты откуда здесь? — наконец ответил Алексей. — Я здесь из Калифорнии. Из Силиконовой, понимаешь, долины. — Расскажешь интересного? — Обязательно, только сидя и за рюмкой. И я бы поел. Здесь есть где? Алексей повертел головой. — Как по поводу грузинской кухни? — Нормально. Язвы нет. — Тогда пошли вперед. Есть одно место. Был там трижды, без последствий. Грузинское кафе в полуподвальчике было чистеньким и безлюдным. Алексей с Николсом обосновались за отдельным столом в закутке и, в предвкушении подачи вожделенного, подняли бокалы «за встречу». Беседа была длинной. Алексей поначалу больше слушал, изредка задавая провокационные вопросики. Выяснилось, что Николс плотно обосновался недалеко от Сан-Франциско, женился, доволен жизнью «до потолка» и, как он выразился, «процветаем помаленьку». Живет в своем доме c женой и тремя детьми и с матушкой своей. Два года назад получил паспорт гражданина США (в паспорте была указана фамилия Nicols). Алексей на свой вопрос «А делаешь-то чего?» рассчитывал получить развернутый рассказ о каком-либо удивительном проекте, однако выслушал описание, как он «работу работает», «программы программирует» и по иерархической лестнице продвигается. Ответ на вопрос «А как там вообще живут?» оказался не менее скучным и сводился к перечислению «что почем» и «где и как отдыхали». Когда Николс немножко приутомился, Алексей спросил его о цели визита на родину. Николс несколько погрустнел и рассказал следующее: — Понимашь, Леха, надо мне окончательно перебираться туда. Три года назад я отчима похоронил и забрал мать к себе. Она с внуками. Год назад похоронил отца. — Федор Петрович умер? Ты чего не сказал? — Мне самому поздно сообщили, я приехал только к девятому дню. — Н-да… Надо помянуть, мудрый был дядька и интересный. Наливай. Николс и Алексей выпили не чокаясь, помолчали. Через минуту Николс встрепенулся и продолжил: — Так вот. Недвижимость я тут продаю. Две квартиры уже загнал. Попытался отцов домик продать — так не надо никому. А через неделю улетаю, дела. Алексей вспомнил, как в девяносто третьем летом он с Николсом гостил у Федора Петровича. Матери сговорились и отправили двух оболтусов от греха из города в глушь на все лето. Алексей — безотцовщина, отец погиб еще в восьмидесятых, — прикипел к Федору Петровичу, и вечерами они беседовали до полуночи. Николс больше читал, смотрел «ящик» и в беседах участие принимал редко. — А почему умер? Болел? — Нет. Соседи сказали: мгновенно. Вышел дрова колоть. Инфаркт, и сразу насмерть. — Ну, хорошо хоть так. Алексей порылся в сумке, достал блокнотик с пружинкой и карандаш, пододвинул к Николсу. — Нарисуй, где могила. Я в понедельник туда отправляюсь в командировку. Цветы положу. Николс принялся рисовать. Изобразив планчик, отдал его Алексею со словами: — А чего там тебе делать в командировке? — Пока не знаю, но зовут. — На полигон, что ли? — Угу. — Ладно, больше спрашивать не буду. Меньше знаешь — крепче спишь. Слушай, так мне тебя провидение послало. Вот тебе ключи от домика, погляди, поживи, может, купишь. Все-таки не чужой человек. И мне спокойнее. Вещи его там. Погляди, возьми себе, что понравится. А то если чужие люди купят — так выбросят, и все. C этими словами Николс положил перед Алексеем большой старый ключ от навесного замка. — А я пока приторможу продажу через агентство. Через полгода опять приеду. К тому времени решишь — покупать или нет. — А дорого возьмешь? — В агентстве говорят, что больше чем за пятьсот тысяч не продадут. Алексей взял в руки ключ. Повертел в руках. — Понял. Спасибо. Только ты уж мне хотя бы для соседей напиши бумагу рекомендательную, что, мол, податель сего Алексей Владимирович Лодыгин никакой не вор-домушник, а лицо, облеченное доверием наследника… и т. д… — Ежели для соседей, то это махом. Разошлись часов в десять вечера, обменявшись всеми возможными контактами для связи. Николс погрустнел. Чувствовались в его настроении какие-то ностальгические нотки. Чего-то ему все-таки не хватало в заморских райских кущах.
Поезд замедлил ход. Алексей взглянул на часы — двадцать два ноль-ноль. Бологое. Стоянка полчаса. Вспомнил: курить, курить, курить, курить… Дождик кончился, по платформе прогуливаются пассажиры. Тихо. Фонари освещают здание безлюдного вокзала. Несмотря на разрешение
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (16) »