люди. Я всегда был в себе и иногда сидя на уроках повторял древние заклинания, посвященные Кали. Так я повторял заклинание тхагов. Это древняя индийская секта душителей, которая существовала с 12-ого века. Тхаги сеяли ужас на дорогах Индии вплоть до 19-ого века, пока их не уничтожила английская администрация. При убийстве они призывали Кали в свидетели: «Кали! Кали! Богиня смерти! Железная богиня! Рви зубами моего врага, пей его кровь, победи его, мать Кали!». Наверное, меня считали странным. Впрочем, мне до этого дела не было. Я четко верил, что у меня здесь совершенно другая миссия.

На дворе был 93-ий год. Советский Союз окончательно развалился после Беловежских соглашений, когда каждый субъект становился самостоятельной единицей. Родители встретили разрушение Красной империи со страшным отчаянием. Отец около недели не выходил из своего кабинета. Мать не отходила от телевизора. Узнав о распаде СССР, я некоторое время был потрясен, но быстро собрался. У меня была другая задача. Преподаватели, как и мои однокурсники, разделились на два лагеря. В вузовских коридорах всегда кто-то с кем-то дрался, либо очень громко спорил. «Чертов коммуняка! Смирись, твоя красная тюрьма разрушена!»: кричали одни; «Ага, открылась новая американская колония! Радуйся недоумок»: отвечали им другие. Меня это раздражало. Я не вмешивался в их клоунаду. А когда меня спрашивали ребята в кожанках относительно моей позиции у входа в Вуз, я смотрел на них тяжелыми глазами и отвечал: «Я за свободу!», потом молча уходил. Не знаю, что они думали, да и не хотел знать. Очевидно, что мне было все равно, что происходит. Отберите у меня хлеб, воду, землю, да что угодно, только оставьте моё раздроченное сознание, где хранится моя богиня. Однако, надо заметить, что определенный плюс от распада все-таки был. Преподаватели стали свободнее рассказывать о древних сектах и их эротических обрядах. Для меня это было крайне важно (пусть и большую часть этой информации я и так знал). В книжных и библиотеках можно было найти больше нужной мне литературы, пускай и львиную часть рынка занимали придурки-сектанты со своими бредовыми религиозными спекуляциями, направленные на не менее тупых советских граждан.

Жизнь шла размеренно. После второго курса нам перестали преподавать санскрит, и я продолжил его изучать самостоятельно. Слишком много книг я прочитал на нем. Должность профессора мне была обеспечена. Я решил посвятить себя научной деятельности. При помощи связей отца я избежал призыва и остался работать в вузе. Мои преподаватели ценили меня как ценный кадр. Получилось так, что пока мои одногодки проливали кровь на кавказских скалах, я усердно дрочил учебники и переводил источники, которые никогда не опубликуют для широкой аудитории. Два-три исследователя задрота найдут их в вузовской библиотеке не под моим именем и, фыркнув, изучат. Я не скажу, что ответственно относился к своей работе. Мне было все равно. Большая часть источников никак к Кали не относилась. Это были эпитафии, письма, распоряжения и прочая ерунда, которая мне была максимально не интересна. Изредка мне попадался какой-нибудь ценный экземпляр с гимном богу или правилом проведения обряда. Однако эти исключения относились преимущественно к богам из высшего пантеона. К Кали я так и не увидел ни одного экземпляра.

Хотя однажды мне удалось получить очень-очень ценный материал. Я сидел в квартире академика Топорова и изучал очередной древний источник с каменным лицом. У меня была копия экземпляра, который ему отправил его старый друг из Индии. Как он сказал, я должен успеть до полуночи, однако работа затянулась. Закончив в половину первого, я заметил, что мой патрон куда-то пропал. Мы сидели с его женой и пили чай. Я не мог уйти пока не отчитаюсь о сделанной работе её мужу. Более того, был ряд комментариев, которые я должен сказать, чтобы он их записал и выложил в работе от своего лица. Жена Топорова – Ольга Васильевна была очень милой полной дамой со слегка поседевшими кудрями. Отвисшая грудь проглядывала из-под мокрого передника, а её огромная шея постоянно вибрировала, когда женщина отпивала из кружки чай. Она была достаточно огромна относительно хиленького Топорова. Мы сидели, и Ольга Васильевна рассказывала, как она переживает относительно судьбы нашей родины. К сожалению, она не понимала, что говорит не с тем человеком. Я просто слушал её и поддакивал. Их кухня сильно контрастировала с комнатой профессора. Кабинет больше походил на секретное библиотечное помещение с самыми редкими книгами, огромным дубовым столом, где хранились документы с канцелярией и с полками, пространство которых занимала рабочая утварь вроде лупы, скальпелей, кисточек и пакетов, доставшихся ему еще в бытность археолога. А вокруг стола располагались огромные шкафы, набуханные литературой самого разного типа. Кухня же являлась маленьким пространством с газовой плитой, квадратным столиком и старым советским холодильником, страшно вонявшим овощами и молоком. Это пространство идеально дополняла жирнющая жена, которая буквально на глазах превращалась в жидкость телесного цвета, приправленную желатином.

Я слушал её и жалел, что не взял из кабинета один из скальпелей профессора, чтобы в один момент прервать её тираду об ублюдке Горбачеве и перерезать огромную шею, уже начинавшую раздражать своей наглядностью. Пытка ожидания длилась около двадцати минут, пока дверь не открылась и в квартиру не влетел Топоров. Он быстро снял с себя пальто (на улице был октябрь) и жестом пригласил меня в свой кабинет.

Профессор был явно возбужден. Его волосы были мокрыми от дождя, но он как будто этого не замечал. В руках он держал свой старый кожаный портфель, в котором то и дело что-то гремело. Его руки непрерывно дрожали, а на лице застыла глуповатая улыбка, выдававшая в нем знакомое мне возбуждение.

– Дорогой мой аспирант, – начал он, – вы не поверите, что я для вас достал.

Он начал непрерывно постукивать по портфелю, пока не положил его на стол с рукописями, которые я переводил больше 6 часов. Со второй попытки он открыл разодранную застежку своего портфеля, наконец вытащив из него несколько глиняных дощечек. Они были завернуты в полиэтиленовые пакеты, бывшими тогда в дефиците.

– Вам знакомо имя богини Кали? – спросил он.

Моё сердце ёкнуло. На секунду я замолчал.

– Конечно. Древняя богиня из индийского пантеона. Жена Шивы, одна из ипостасей древней богини Дурга. – ответил я.

Я сказал эти слова невозмутимо, но мои руки задрожали. Вряд ли он бы это заметил в своем состоянии, но на всякий случай я убрал руки в карманы.

– Вот, вот эта богиня! – он указал на дощечки, – Мой хороший