Маша Скворцова Сломанный день

В этот день что-то сломалось в моей душе.

На уроке литературы Анна Михайловна попросила меня ответить на вопрос, в чем смысл произведения "Анна Каренина". Я была далеко в своих мыслях и, вернувшись в наш класс, сказала первое, что пришло мне в голову.

Анна Михайловна вскинула брови и улыбнулась. Она сказала:

–Оригинально. Не ожидала от тебя. Садись.

Я села на место и откуда-то с Камчатки послышалось:"Какая ву-у-мная!" У меня запылали щёки. Появился жар и боль в груди, пульс бился как бешеный, мне захотелось провалиться сквозь землю.

В классе воцарилась тишина и все взгляды устремились на Димку Гафарова, который сидел за предпоследней партой, откуда изрек свое шепелявое про "вумную".

Димка Гафаров – отвратительный тип из неблагополучной семьи. Когда я думаю о нем, то становлюсь социальным расистом. Его отец – буйный пьяница, наглый и ленивый; из тех людей, которым все должны: государство, соседи, жена, начальник, чиновники. Жена его – тщедушная крикливая женщина с жёлто-белыми волосами, при всём том сохранившая остатки красоты. От матери Димке достались серые глаза и маленький нос. Сам Димка маленького роста, немного сутулый, глаза расположены близко к переносице, из-за чего его лицо похоже на злобную обезьянью морду. Он постоянно подкалывает одноклассников, даже тех, кто входит в круг его друзей. Хотя речь здесь, скорее, не о друзьях, а о "шестерках". Сам Димка является шестеркой Леши Флигина. Такой странный симбиоз Флигина и Гафарова – амбициозного отличника с сомнительными ценностями и отъявленного мерзавца, которого терпеть не могут учителя и побаиваются одноклассники, хотя из страха быть облитыми грязью молчат в ответ на унизительные выпады и пошлые шутки со стороны Димана. В этой едкой атмосфере страха и ненависти, с одной стороны, и агрессии с другой крайне трудно сосредоточиться на учебе и каждый второй в классе мечтает, чтобы Димка свалил из нашей школы. Беда в том, что у нас в Николаевке только одна школа и надеяться можно было только на чудо.

Иногда на родительских собраниях поднимают вопрос о поведении Гафарова, но встает его мать и закатывает истерики по поводу якобы заниженных оценок своего драгоценного чада. Как мать она жалеет своего сына, считает, что его недооценивают и несправедливо обижают.

Когда урок литературы закончился, мы пошли в школьную столовую, что всегда происходило на большой перемене. У дверей столовки пахло щами и котлетами, стоял галдеж и, чтобы протолкнуться ко входу, толпа начала тесниться.

Я оказалась недалеко от Димки Гафарова и он стал пробираться ко мне. Когда мы оказались рядом, Димка стал лапать меня с осклабившимся лицом. Было омерзительное ощущение, что его руки грязные и жесткие. К счастью, дверь открылась и толпа наконец-то ввалилась в столовку.

Потом была физра и Димка нарочито громко рассказывал мальчишкам, какие у меня жирные бедра. Мне хотелось умереть, я ненавидела тех, кто придумал совместные занятия для девочек и мальчиков и спортивные снаряды, особенно козел.

До сих пор не понимаю, как я пережила этот день. А ведь после физры была еще и математика, и французский. Наверное, мне помогло то, что в какой-то момент моё ощущение себя отключилось и я стала воспринимать окружающее, как в кино, где я одновременно и зритель, и главный герой, но сценарий уже кем-то написан и мне не известен. С тех пор каждый раз, когда мои чувства становились слишком сильными, включалось такое же ощущение, которое я назвала несколько лет спустя "нейтральной передачей". Мне не хватает воздуха, давит в затылок, в виски, с болью стучит сердце, а потом становится как-то всё равно, ни хорошо, ни плохо. Эмоции отключаются при сохранении разумного восприятия происходящего и я могу относительно спокойно перенести день до того момента, когда, оставшись наедине, приду в себя. Хорошо, что в тот день меня не спрашивали.

Этот поступок Гафарова стал последней каплей в чаше моего терпения. Он много раз доставал меня и всех. Было несколько эпизодов, о которых я бы благополучно забыла, если бы не этот случай.

И у меня созрел план. Мне было все равно, что со мной после этого будет и, уж тем более, безразлично, что обо мне скажут.

Завтра вечером должна приехать из города моя старшая сестра Марина. Она учится в Красногорске и приезжает в Николаевку на каникулы и иногда на выходные. Так как она живет на окраине города, где нападения и грабежи случаются чаще, чем в центре и его окрестностях, ей пришлось приобрести пистолет. Правда, он травматический, но как-никак оружие и в случае нападения может пригодиться.

В этот четверг сестра приедет со своим молодым человеком, чтобы познакомит его с родителями. Марина учится на последнем курсе и сейчас проходит преддипломную практику, поэтому они останутся у нас с четверга на пятницу и на все выходные.

Я знала, что рядом с марининой кроватью стоит тумбочка и сестра всегда кладет свой травмат на нижнюю полку, а сверху кладет одежду. Вынимает его она только тогда, когда нужно возвращаться в Красногорск. А значит, я смогу незаметно вынуть пистолет в четверг вечером, когда Марина и её парень будут ужинать с родителями в кухне на первом этаже. А в пятницу… Да что там! Это меня уже не волновало.

И вот наступил четверг. Вечером мама позвала всех за стол. Я замешкалась наверху, и, когда Марина со своим парнем стали спускаться, я проникла в её комнату, взяла пистолет, положила белье так, как оно лежало до этого. Риск, конечно, был, но я думала, вряд ли Марина станет проверять наличие пистолета на ночь. И даже, если завтра днем она обнаружит пропажу, я буду в это время в школе.

Я не спала всю ночь, весь день я думала только о том, как пойду из школы за Гафаровым и почти не слышала объяснения учителя по новой теме. К счастью, в этот день меня снова не вызывали к доске и не задавали мне ни одного вопроса.

Наконец-то закончился последний урок. Внутри меня все сжалось , я превратилась в натянутую струну. В голове все время вертелась "Седьмая симфония" Шостаковича, которую мы слушали недавно на уроке музыки. Мои ноги и руки одеревенели. Перед глазами всплывал образ стрелы, она выпускалась из лука и летела в цель. Цель поражена. Жизнь никогда не ьбудет такой, как прежде.

Звонок. Диман двинулся к выходу, что-то сказал Флигину. Я подождала, пока все выйдут из класса, нащупывая рукой пистолет в сумке. Потом подошла к окну и увидела, как Гафаров идет в сторону школьных ворот на Коммунистическую. Он шел один. Наступали сумерки, где-то выла собака. В темноте я могла незаметно идти за Димкой. Через два квартала он должен был повернуть в сторону металлических гаражей. Там был тупик, где я и думала его