М.Н. Муравьев Стихотворения

ПОЭЗИЯ М. Н. МУРАВЬЕВА

Все ли знают, что в этих с детства известных нам строках Пушкин вспомнил стихотворение М. Н. Муравьева «Богине Невы»?

Видный деятель в истории русского просвещения, талантливый поэт и прозаик, Муравьев прошел сложный путь, связавший две эпохи русской литературы. Человек, чьим жизненным идеалом с детских лет был М. В. Ломоносов, и поэт, всю жизнь искавший новых путей в поэзии, он был предшественником Н. М. Карамзина (а по некоторым линиям и Г. Р. Державина), зачинателем русского предромантизма, непосредственным учителем К. Н. Батюшкова. Его лучшие стихи были эстетически значимы для Пушкина и представляют интерес поныне. А между тем его стихотворения не собраны, часть их не издана, нет ни одной работы, которая бы освещала его творческий путь, что обедняет и упрощает представление об истории русской поэзии XVIII и начала XIX веков.

1

Родился Михаил Никитич Муравьев в Смоленске 25 октября (5 ноября) 1757 года. Отец его, военный инженер, затем провинциальный чиновник, переезжал с семьей из города в город. В 1768 году мальчик поступил в гимназию при Московском университете, а через полтора года — в университет, где ему удалось проучиться лишь несколько месяцев. Потеряв в 1768 году жену, Н. А. Муравьев не захотел расстаться с сыном и дочерью и взял их с собою в Архангельск, куда выехал в начале 1770 года для расследования запутанного судебного дела, а в декабре того же года в Вологду^[1]. Невозможность получить образование в учебном заведении восполнялась прилежной работой дома. «По осьмому году» мальчик начал изучать немецкий язык, затем латинский и французский. Математикой он занимался под руководством отца.

В октябре 1772 года Муравьев становится солдатом Измайловского полка. Он занимается самообразованием, интересуется механикой, физикой, историей, живописью, часто бывает в Академии художеств, посещает лекции профессоров Академии наук Л. Эйлера, Г. Крафта, не пропускает новых спектаклей, рисует, пишет стихи. В 1773—1775 годах печатается семь его книг. Литературные круги Петербурга приветливо встретили способного юношу. Его непосредственным наставником в поэзии становится известный поэт В. И. Майков, ему покровительствует видный писатель М. М. Херасков.

Помехой, тормозом, мешавшим отдаться любимому делу, была военная служба. «Не обитает Феб в воинственных станах...Я к лире не коснусь дымящейся рукой», — писал Муравьев («Сонет к музам»).

Поэт не сдержал слова. В самих «воинственных станах» нашлись молодые люди, живо интересующиеся литературой: И. П. Тургенев, В. В. Ханыков, Н. А. Львов; через Львова Муравьев познакомился с И. И. Хемницером. Убегая от опостылевшей за день муштры, они собираются, читают друг другу свои стихи, говорят о литературе, искусстве. Львов и Муравьев изучают греческий и итальянский языки, переводят Сафо. Муравьев начинает перевод «Илиады» размером подлинника. Иронически настроенный Ханыков сдерживает сентиментальную настроенность друга, привлекает его внимание к французской «легкой поэзии». Все они не удовлетворены состоянием современной им русской литературы, ищут новых путей. В то же время Муравьев пишет «Письмо о теории движения», статью об истории Твери, занимается естественными науками.

Важной вехой в жизни Муравьева было знакомство с Н. И. Новиковым. В 1777 году Новиков приглашает поэта для сотрудничества в журнале «Утренний свет». «Моральные и исторические рассуждения», составлявшие основу журнала, издававшегося Новиковым и Херасковым, его филантропическая цель — организация училища для неимущих детей — импонировали Муравьеву. Его восхищает энергия Новикова, неутомимого распространителя просвещения, чистота его нравственного облика, стремление «познать самого себя». Он печатает в «Утреннем свете» свои произведения, помогает распространять журнал, обращается к Новикову со стихотворным посланием (к сожалению, не дошедшим до нас). Но по мере приближения Новикова и Хераскова к розенкрейцерству, их отказа от «умствований» во имя веры Муравьев отходит от своих наставников. Масонство всегда было глубоко чуждо ему.

Круг литературных знакомств Муравьева 1770-х годов расширяется. Он знакомится со старейшим актером и драматургом И. А. Дмитревским, вместе с Львовым и Хемницером бывает в доме Дьяковых, где видится с В. В. Капнистом, Я. Б. Княжниным, изредка посещает В. П. Петрова, встречается с М. И. Поповым, сближается с Г. Р. Державиным. Его стихотворения (чаще без подписи) можно встретить на страницах различных журналов. Не порывает он связи и с Москвой. В 1776 году его принимают в члены Вольного российского собрания при Московском университете.

Менее успешно продвижение по службе. Отец журит. Почтительный сын оправдывается, но отказывается «доискиваться». «Достойнее меня носят платье мое. И пожалование в офицеры не есть знак отличия», — вежливо, но твердо отвечает он отцу^[1]. В дневнике повторяются те же мысли: почтение окружающих заслуживается «личными качествами и благородством сердца и поступков»^[2]. После получения чина запись: «Гвардии прапорщиком я <стал> поздно и своим величеством могу удивлять только капралов. Но дурак я, ежели стыжусь в мои годы быть прапорщиком; дурак, ежели кто меня почитает по прапорщичеству. Неоспоримые титлы мои должны быть в сердце». И далее: «...Величество мое в душе моей, а не в производстве, не в чинах, не в мнениях других людей». «Но служить человечеству, обществу своему есть истинная знатность» ^[3].

Муравьеву претит атмосфера низкопоклонства перед чинами, перед людьми, попавшими в «случай». После смены очередного фаворита Екатерины II он отвечает отцу: «Вы пишете, что была великая перемена, но, сколько я знаю, она была только при дворе. А там все управляется по некоторым ветрам, вдруг восстающим и утихающим так же. Любимец становится вельможей; за ним толпа подчиненных вельмож ползает: его родня, его приятели, его заимодавцы. Все мы теперь находим в них достоинства и разум, которых никогда не видали. Честный человек, который не может быть льстецом или хвастуном, проживет в неизвестности» ^[1].

Письма и интимные записи Муравьева — наглядная иллюстрация жизненности образа фонвизинского Стародума с его основными этическими правилами: «Имей сердце, имей душу, и будешь человек на всякое время» или: «Одно почтение лестно человеку — душевное, а душевного почтения достоин только тот, кто в чинах не по деньгам, а в знати не по чинам».

Стремление