- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (94) »
чувства героя-косаря и его любимой воплощаются в образной сфере легенды, мифа, пере даются средствами фольклорной поэтики, а не психологически достоверного анализа, свойственного современной поэту литературе.
Как видно, по самим основам, по своему внутреннему строю суриковские стихи находятся не столько в сложной, диалектической, сколько в непосредственной, тесной связи с народным творчеством. Они прямо соответствуют настроениям, надеждам, вообще миро восприятию, а также эстетическим нормам тружеников-бедняков 60—70-х годов прошлого века.
По своему содержанию стихотворения Сурикова — это поэзия любви к трудящемуся человеку, к народу, поэзия сочувствия и со страдания. Основная ее тема — «бездольная жизнь» бедняка.
Разнообразие житейских драм и тягот широко представлено, названо, обозначено в стихах поэта. Здесь нищета, сиротство, смерть и похороны близких, деспотизм родителей, браки по принуждению, пьянство, тюрьма, безответная любовь, женское коварство.
Читатель не может не отметить большое число стихов поэта о смерти, похоронах, могилах. В стихах постоянны мотивы гибели, увядания, умирания и т. п. Вечно звучит в них быль, тоска, отчаяние:
Поэзию Сурикова по праву можно назвать крестьянской. Горькая доля настигает большинство его героев — как тех, что трудятся на земле, так и тех, что в городах бьются за кусок хлеба и простое уважение к себе. По душевной своей природе они — те же крестьяне. Однако в общем восприятии сельской и городской жизни самим Суриковым есть заметная разница.
Редкие умиротворенные интонации, немногие светлые эпизоды жизни, возникающие на страницах книг Сурикова вопреки основной тональности его поэзии, связаны только с жизнью деревни и родной природы. В сознании человека, попавшего в тенета городской нищеты и суеты, иногда всплывает как последняя надежда и упование образ другой жизни:
так шепчут губы «в предсмертном бреду» («Умирающая швейка»).
Суриков может показаться кому-нибудь на первый взгляд поэ том вовсе бесхитростным, как бы безоглядно влекущимся за очеред ным сюжетом. Однако это впечатление ошибочно. Он поэт, отличающийся строгой правдивостью, и нигде поэтическое одушевление не позволяет ему нарочито сместить реальные черты.
Если просматривать одно за другим его «светлые» стихотворения, легко убедиться в том, что, пожалуй, ни разу не дал он повода посчитать благополучной вообще жизнь крестьянина, так сказать, его «нормальную» жизнь, его повседневность, полную трудов и забот.
С любовью и теплом вспоминает поэт картины детства — «Детство» («Вот моя деревня...»), «В ночном». Так же набрасывает он картины природы, рисует крестьян, на какой-то срок вырвавшихся из круга привычных треволнений и обид и оказавшихся лицом к лицу с природой или песней, — «Зима» («Белый снег пушистый...»), «В Украйне» и другие. Прекрасен, гармоничен его дед Клим («Дед Клим»), но он — сельский «чудак», человек, живущий отдельной жизнью («Дом покинул, в лес сосновый Забрался и там живет»; «И в деревню он не ходит, Надоела, вишь, ему...»).
Что же касается города, то он у Сурикова неизменно заслу живает лишь слова осуждения и неприязни:
Такой взгляд на современный поэту город исторически наивен, но для Сурикова и его последователей характерен.
Своеобразное восприятие города, городской жизни, быта его тружеников демократическими слоями населения породило к сере дине XIX века особый жанр народной поэзии — так называемый городской, или «мещанский», романс.
Суриков активно способствовал развитию этого жанра, с его болезненной унылостью ритма и слова, грустной напевностью, нервическим самоощущением певца-автора и его героев. Городской романс открывал повседневность, обычность, повсеместность людских драм, отвечал настроению, мировосприятию огромной массы бедняков, в новую пору русской жизни бившихся с судьбой в «душных городах». Поэтика городского романса распространилась затем и на изображение сельской жизни. Большое число стихотворений Сурикова представляет собой характерные образцы нового жанра. Таковы «У могилы матери», «Умирающая швейка», «Бедняк», «Тихо тощая лошадка...» и т. д,
В данном случае снова речь идет не об отдельных произведе ниях поэта, которые вошли в массовый песенный обиход и стали городскими романсами (то, что называется «фольклором литератур ного происхождения»), а о самом строе, духе суриковских стихо творений, о том, что они были произведениями такого жанра по своей поэтической природе. Скорбно-болезненный напев «мещанского» романса звучал во множестве представленных им картин, в рассказе о швейках, портных, сапожниках, бездомных бродягах и рабочих:
Итак, произведения Сурикова представляют собой ценный материал для характеристики мироощущения русского крестьянина, сельского и городского бедняка пореформенной поры.
Нашло
Не кличь, не зови ты меня из могилы,
Не трать понапрасну слез горьких своих:
Не верю я в счастье, растратил я силы —
И мне не воскреснуть для песен былых.
(«В могиле»)
Смерть, вечность, тайна мирозданья, —
Какой хаос! — и сверх всего
Всплывает страшное сознанье
Бессилья духа своего.
(«Жизнь»)
Я в жизни несчастьями только богат,
И весь я нуждою исколот...
Мне тяжко... За то ли меня обвинят,
Что бьет меня горе, как молот?
(«Я рад бы веселые песни запеть...»)
И рвалась я к родимому полю,
К моему дорогому селу, —
Наконец-то я на воле!..
Душный город далеко;
Мне отрадно в чистом поле,
Дышит грудь моя легко.
(«За городом»)
Город шумный, город пыльный,
Город, полный нищеты,
Точно склеп сырой, могильный,
Бодрых духом давишь ты!
Рад, что я тебя покинул,
Душный город, где я рос,
Где едва-едва не сгинул
В бездне горя, в море слез.
(«Вот и степь с своей красою...»)
Вот я вижу огонь в мастерской,
Колесо и шумит и гудит,
У станка, наклонившись, стоит
Мастер, точно как смерть испитой,
Его грудь на резец уперлась,
И с лица пот стекает ручьем,
Стружки меди летят под резцом,
Грудь от сильной натуги вдалась.
Полночь, полночь, давно время спать,
Время, мастер, вздохнуть от труда.
Но нужда, о нужда, о нужда!
Ты в могиле даешь отдыхать.
(«Тоской моя грудь изболела...»)
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (94) »