сводчатом потолке пестрила россыпь мелкой мозаики.

Я лежал на спине, переживая то потрясение, которое на меня произвел Алжир. Перед глазами проносились кирпично-красные деревянные двери, на пороге которых сидели чернокожие мужчины, выглядывая из-под пестрых тюрбанов своими черными глазами.

Коснувшись своего лба, я не на шутку обеспокоился, нет ли у меня жара, зная за собой особую склонность болеть в самое неподходящее время.

Сев в кровати, я на всякий случай вновь умылся прохладной водой из тяжелого кувшина. К моему собственному удивлению, я почувствовал себя намного лучше, хотя, может, я просто обманывал себя.

Уже более спокойным взором я обвел свою комнату, и приятным сюрпризом для меня оказался выход на балкон с тенистым навесом. Только-только унявшееся воодушевление вновь вспыхнуло в моем сердце, и я вышел осмотреться.

Следующим приятным сюрпризом было то, что этим чудесным балконом соединялись наши с Франсуа комнаты. Не преминув воспользоваться случаем, я зашел к кузену и уже хотел было подкрасться к нему со спины, как моя задумка не увенчалась успехом.

Меня выдал серебряный кувшин, стоявший напротив Франсуа. Кузен почти сразу же обернулся, завидев, хоть и искривленное, но вполне ясное отражение.

– На этот раз не вышло, – довольно заявил он.

Я пожал плечами и в качестве награды и утешения за проваленную засаду стянул горсть пряных засахаренных драже. Они стояли на низком столике в расписной эмалевой миске.

– В следующий раз, значит, – ответил я, пожав плечами, хрустя сахаром, который мягко таял на моих зубах.

– Дядя Оноре сказал, что до вечера мы предоставлены сами себе, – сказал Франсуа.

– А вечером? – удивился я.

– А вечером он представит нас месье Шафаку, – ответил кузен. – У тебя снова взгляд, как будто бы ты пьян, но я знаю, что это не так. Но все же, братец, ты не забыл, что прибыли мы сюда по делу?

Я внимательно слушал, хотя, наверное, по мне нельзя было сказать, так как я грыз драже за драже, блуждая взглядом по комнате. Прямой вопрос заставил меня кивнуть, все же дав хоть какой-то ответ.

– Разумеется, серьезный разговор, как будто отец ведет иные? – пожал я плечами.

– И он хочет, чтобы мы оба присутствовали при этом разговоре, – как будто бы было необходимо об этом напомнить, произнес Франсуа.

– Столько слышал от отца про этого месье Шафака… – потянувшись, произнес я, прохаживаясь по комнате кузена и пытаясь определить, кому из нас все же выделили покои попросторнее. – Ты думаешь, он к этому причастен?

Кузен вскинул брови и бросил взгляд на приотворенную дверь. Вполне благоразумно опасаясь лишних ушей, Франсуа прикрыл ее, догадываясь, к чему я клоню.

– К исчезновениям наших людей? Да, вполне, – кивнул Франсуа, говоря четко и уверенно, хоть и понизив голос.

Самодовольно пожав плечами, я лишь удостоверился в собственной догадке, и мне было приятно слышать, что мы с кузеном одного мнения.

– Неужели ему выгодно ссориться с людьми, вроде моего отца? – Я прошелся по комнате, направляясь к тому злосчастному кувшину, отражение в котором меня выдало.

– Скорее всего, он нашел более щедрого покровителя, – ответил кузен.

– И менее белого, – добавил я, касаясь кончиками пальцев холодного металла. – Знаешь, а тогда ведь совсем скверная картинка складывается.

Я слегка постучал ногтями по кувшину, и он отозвался сладким распевным звоном.

Франсуа перевел на меня взгляд.

– Тогда выходит, этот месье Шафак в лучшем случае смотрит сквозь пальцы на эти исчезновения, – протянул я. – А в худшем…

– Ты ужасного мнения о людях, братец, – вздохнул Франсуа.

Я пожал плечами, не имея что возразить.

* * *

Очень скоро терновый венец мигрени ослаб и спал, и я ощутил долгожданную свободу. Новый прилив сил благотворно прояснил рассудок и оживил притупленные чувства. Первым делом, как и подобает пылкому уму исследователя, пробудилась жажда познания.

Было решено провести остаток длинного дня в изучении волшебного дворца, который столь радушно нас принял в качестве гостей.

Внутреннее убранство поражало, пленило с впечатляющим размахом и щедростью. Мы проходили вдоль арок, выложенных мелкой мозаикой. Их хитрые узоры обманывали мое зрение до такой степени, что отпечаток их, извратив все цвета и переменившись на противоположный, стоял пред моим взором, даже если я смотрел на белоснежную стену или пустой потолок.

Пекло остыло, и меня манил свежий воздух, который присущ жарким приморским городам: мягкий и ласковый. Если я закрывал глаза и вспоминал Марсель, в котором часто бывал, терпкие ароматы быстро уверяли меня, что мы на коварном востоке, вдали от родины, и глаза стоит держать открытыми.

Душистые ароматы расплывались незримым облаком, крадясь в прохладных сгущающихся тенях. Прогуливаясь по крытым балкончикам, мы с Франсуа зашли во внутренний сад с алжирскими пихтами и раскидистыми оливковыми деревьями. Сам дворец окружал нас по периметру и состоял из четырех ярусов, которые стояли друг на друге ровными арками. Перила и перегородки, умело вырезанные из дерева, вились искусными решетками. Белые арки окрашивались в бледно-розовый цвет вечереющего солнца, а над каждой капителью колонн тянулась полоса яркой плитки. Нежное благоухание доносилось с тихим ветерком, который трепал гибкие ветви с узкими сочными листьями.

Рядом со мной сидел Франсуа и чиркал в своем альбоме твердым карандашом. Лишь краем глаза я заметил пару набросков раскидистых оливковых деревьев, что стояли чуть поодаль от нас.

Изначально мы хотели лишь пройтись по саду, но жара уже спала, и мы нашли большее удовольствие, находясь здесь, на свежем воздухе.

– Как думаешь, нам разрешат и тут постелить под открытым небом? – спросил я.

– Думаю, это будет не совсем вежливо, – отозвался Франсуа. – Месье Шафак приготовил для нас прекрасные покои, но в первый же день мы просим гамаки, чтобы ночевать под звездами. Как-то некрасиво получается, не находишь? Я сам отнюдь не против самой затеи и при других бы обстоятельствах попросту не стал бы ждать никакого дозволения – взяли бы сами и натянули гамаки, делов-то?

Я улыбнулся, предаваясь приятным воспоминаниям о наших ночевках на тенистых опушках леса. Кроны ласковым шелестом скрывали наши с кузеном беседы. Сейчас оливковые деревья и кипарисы отнюдь не спешили заглушить наши разговоры. Кажется, деревья напротив притаились, слушая гостей с далекого севера.

– Ты смог бы тут остаться жить? – спросил я кузена.

– Мы едва приехали, – ответил он и пожал плечами.

Альбомный лист перевернулся с сухим шелестом, каким наполняются леса нашей родной Франции поздней осенью.

– А ты бы