откинулся на подушку. От обильной еды он сразу отяжелел, хмельной кумыс слегка ударил в голову. Задавать вопросы расхотелось. От медсестры, как и от того доктора, толком ничего не добьешься. В конце концов, с какой стати волноваться? Придет навестить Мария, сама все и расскажет.

Девушка молча составила посуду и покатила столик к выходу. Она нажала на какую-то кнопку, часть стены отъехала и тотчас с мягким шорохом сомкнулась за ней. «Смешная какая, — подумал Камаев. — Слова не скажет, дичится. Наверное, недавно из деревни».

После обеда Тимур задремал. Сытость убаюкала его. Сквозь дрему он слышал льющийся из репродуктора знакомый, порядком наскучивший голос Эдиты Пьехи:

«Да-ай-те до детства плацкартный билет…» Не открывая глаз, Тимур протянул руку и выключил радио. Но заснуть мешали назойливые мысли. Все-таки что произошло? Какое свершилось чудо? Где Мария смогла отыскать такую больницу, для которой не существует неумолимого, не подлежащего обжалованию смертного приговора судьбы?

Камаеву припомнилось сухощавое лицо доктора. Это было лицо мудрого старца, но без какого-либо намека на морщины и седину, с гладкой изнеженной кожей, здоровым румянцем на щеках. Нет сомнения, он очень стар, только возраст, заключенный во внешнюю оболочку молодости, не сразу бросается в глаза. А его слова об операции? Она, конечно, была сделана, причем с таким искусством, какое недоступно ни одному хирургу в мире.

Смутные подозрения шевельнулись в голове Тимура Камаева. Нарастала тревога. Промелькнула дикая, чуть ли не суеверная мысль: а на Земле ли он находится, на своей ли планете?

Тимур вскочил с конки, ступил на теплый, словно подогретый изнутри пол. Голова кружилась, но не от слабости, а от волнения. Еще вчера не имевший сил пройти два шага самостоятельно, он ощущал в теле необычайную легкость и энергию. Ее хватило бы на пробег марафонской дистанции. Но куда бежать?

Вот стена, в которую входила медсестра. Ого, тут целая панель с разноцветными кнопками! Какая из них открывает дверь? Синяя? Нажал на нее. Неожиданно в палату хлынул солнечный свет. Сумеречная пелена, служившая, по-видимому, шторой, сократилась наполовину. В огромном проеме окна можно было видеть возвышающееся напротив странное сооружение золотистого цвета с ячейками, похожими на пчелиные соты. Сравнение усиливалось тем, что к сотам то и дело подлетали, напоминая пчел, какие-то порхающие машины.

Тимур надавил на белую кнопку. Справа на голой стене вспыхнул серебристый экран. Он был размером с обыкновенное окно и такой же, как из окна, открывался за ним пространственный обзор: чем ближе подходишь, тем больше видно. Появилось изображение тропического леса. Чуть ли не в самую палату заглядывали пальмы. Пронзительно кричали обезьяны. Одна из них вспрыгнула на нижний край экрана и уселась на нем, точно на подоконнике. Она свесила ноги прямо в комнату и принялась деловито выискивать блох, скашивая на Тимура лукавый карий глаз.

Тимур попятился назад, к своей никелированной койке с тумбочкой и репродуктором — к тем единственным предметам, которые еще связывали его с прежним реальным миром. Он уже был уверен в том, что благодаря какому-то фантастическому стечению обстоятельств попал в совершенно иную, чужеродную жизнь. Одна-единственная мысль стучала в висках: как вырваться отсюда? Если он каким-то образом очутился здесь, то не может быть, чтобы не существовало обратной дороги домой, к себе, к близким ему людям.

Оставалось еще несколько кнопок. Тимур наугад ткнул в зеленую. Стена отодвинулась. Открылся просторный, залитый ярким дневным светом коридор. Ни сестер, ни дежурных не видать. Но ведь каждую минуту может появиться кто-нибудь, времени терять нельзя. Сгорая от лихорадочного напряжения, Тимур выскользнул из палаты, метнулся в одну сторону, в другую, отыскивая выход. К счастью, он быстро наткнулся на лифт и, как был, в больничной одежде и тапочках, спустился вниз, в заставленный диковинными растениями холл. Еще через мгновенье он оказался на улице. Над головой, куда ни глянь, нависала ажурная арматура циклопических строений, но здесь, под ногами, знакомо зеленела обычная земная травка и вплотную подступал высокий лес. Тимур оглянулся назад — нет ли преследования — и исчез, нырнув в густой кустарник.

3

После посещения пациента Эльгин вел наблюдение за ним из своего кабинета. Специальная аппаратура позволяла воссоздать изображение настолько реальное, что появлялся эффект присутствия. Кажется, протяни руку — и дотронешься до койки. Эльгин не только видел, как ощупывал себя Камаев, отыскивая следы недавней операции, но и слышал его прерывистое, учащенное дыхание. Человек взволнован, это понятно. Новая обстановка, новые ощущения. Вот присел он в постели. Потрогал байковое одеяло. Провел ладонью по никелированной спинке кровати. Включил репродуктор. Как хорошо, что Эльгину удалось настоять на том, чтобы окружить больного привычными ему предметами.

В комиссии, которая вела подготовку к расконсервации анабофорума, не было единогласия. Одни ученые придерживались мнения, что после возвращения людей из анабиоза необходимо сразу окунать в действительность. Мол, стрессовой ситуации все равно не избежать, так не лучше ли ее создать искусственно, не дав человеку опомниться, — организовать побольше шумихи, тут же провести пресс-конференцию, впустить к нему делегацию с поздравлениями и цветами. Пока он очухается и начнет размышлять о случившемся, его подсознание уже будет подготовлено к восприятию новых условий жизни. Здесь надо учитывать и природную любознательность человека, который во все времена стремился заглянуть в далекое будущее.

Другие предлагали имитировать постепенное выздоровление, чтобы дать пациенту время привыкнуть к своему лечащему врачу, проникнуться к нему доверием, и лишь тогда, после тщательной психологической подготовки, раскрыть ему глаза.

Эльгин выбрал тактику золотой середины. Да. громкие крики мгновенно разбудят любого спящего человека, но вряд ли они вызовут положительные эмоции. После такого пробуждения и у здорового человека может разболеться голова. Однако нельзя давать залеживаться и тому, кто давно уже проснулся и нежится в постели, иначе он весь день будет чувствовать себя разбитым.

Что самое лучшее после сна? Это открыть глаза, глубоко подышать, подняться энергично, но не резко, немного походить по комнате, и лишь потом приступить к освежающей гимнастике. Именно таким и должно быть пробуждение Камаева. Он уже знает о том, что ему сделана операция, но еще не подозревает о своем перемещении во времени. Его озадачивает