жестом пригласил жену подняться с ним обратно в квартиру.
* * *
– Па, а может нам съездить на другое озеро? – Зачем? Они весело шагали по лесной тропе к черте города, благо шагать было совсем недалеко. – Ну, может, поймаем рыбу, про которую мне Макс рассказывал. – Понимаешь, Мишка, дело то не в рыбе, а в упорстве. Вот давай так: если поймаешь на этом озере хоть одну рыбешку, тогда ладно, поедем куда захочешь. Вот если поймаешь, тогда все у тебя будет как захочешь. Это волшебное озеро. – Правда? – Конечно, правда. Только терпеливый человек добивается всего на свете. А поехать на озеро, где все ловят рыбу и поймать – каждый может. – Это здорово, только знаешь, что, па… – Что? – Я подумал, а что, если в нашем озере совсем нет рыбы…
* * *
В квартире пахло едой. Едой и еще чем-то, чем-то неуловимо домашним. От такого запаха хочется сесть в кресло, вытянув ноги, и просто наслаждаться блаженным покоем очагового уюта. Но люди, вошедшие в квартиру, явно не были настроены на лад. И теплый аромат уюта смешался с тревожным ледяным запахом раздора. Михаил снял обувь и прошел на кухню, Оксана последовала за ним. Кухня была хоть и небольшая, но очень красивая. Все в ней говорило о достатке, о любви людей к вещам и самим себе. Порядок подчеркивал домашнюю педантичность жены и воспитанность детей, которые скоро должны были вернуться от бабушки. На улице сделалось тихо, как обычно бывает перед грозой, двое людей на кухне тоже молчали. Секундная стрелка на настенных часах в виде штурвала корабля сделалась свинцовой, ее движения отдавались в голове громкими ударами. Михаил поднял глаза на жену и медленно заговорил.
* * *
Миша стоял у большого дерева и смотрел, как на землю опускается первый снег. Почва была еще теплой, и поэтому снежинки, падая на нее, мгновенно таяли. Лужи покрывал тоненький слой прозрачного льда. Было раннее утро воскресенья. Взрослые мучились дома от похмелья, подростки отсыпались за всю неделю, на улице было тихо и безлюдно. Мальчик развернулся и пошел по направлению к городскому парку. Там, он знал, пройдя березовую аллею, надо будет свернуть направо, перейти через дорогу и сквозь дикий кустарник он попадет в небольшой лесок. А там уже и выйдет к озеру. Спустя несколько минут, Миша перешел на бег. Откуда-то вновь взялись проклятые слезы, он же обещал маме, что не будет больше плакать. От быстрого бега слезы слетали с глаз и, не успевая скатиться по щекам, разлетались в разные стороны. В груди жарким пламенем горели легкие, но он продолжал бежать. Мальчик даже не заметил, как споткнулся, разбив подставленные ладони о брусчатую дорожку аллеи и снова, поднявшись, побежал дальше. Казалось, сейчас сердце выпрыгнет из груди, а воздух уже никогда не будет таким свежим и приятным как раньше. Но он перебежал дорогу – и вот уже заповедный лес. Уставшие ноги сделались ватными, когда он подбежал к озеру и, упав на землю, стал рыдать во весь голос. Вода в озере оставалась неподвижной и равнодушной. Даже когда он стал кричать обещания кому-то в осеннюю пустоту, вода неподвижным зеркалом проглотила эти крики. Кружась, в незыблемую гладь упал очередной желтый лист, возможно, последний в уходящем году. А над листом, продолжая нестись над озером, но, не тревожа его покой, пролетали крики выходящей из тела боли. Мальчик знал (не так знал, как знают взрослые, одаренные жизненным опытом, а так, как знают животные о том, что приходит новая весна), что больше он точно не будет плакать, больше – нет. Но это будем потом, а пока…
* * *
– Ты знаешь, что мой отец умер, когда мне еще десяти не было? – Да, знаю, – Оксана пристально смотрела на мужа. – Он умер от опухоли мозга. Довольно-таки редкая болезнь. – Ты не говорил. – Не говорил… Говорю сейчас… Михаил протянул руку к графину и, сделав пару глотков, поставил обратно на стол. – Он знал, что умирает. Он знал, что ему оставалось совсем немного времени, но он сделал все, чтобы об этом знал только он. Последние дни своей жизни он потратил на нас: на меня, моих сестер и мать. Не на себя. Михаил тяжело вздохнул, было видно, что говорить становится все труднее. Голос сделался сиплым, но он продолжал. – Он стал водить меня на рыбалку. Каждые выходные. Купил небольшую самодельную лодку, сделал место для привязи на берегу. Над ним подсмеивались за глаза, мол, нашел, где рыбачить: в том пруду уже как сто лет рыбы нет. А он лишь улыбался. Я и сейчас помню его добрую улыбку… Теперь понимаю, отчего в этом человеке не было злобы к окружающим: он знал, что скоро уйдет…, а они останутся. Оксана продолжала смотреть сверху вниз на сидящего мужа. За много лет совместной жизни таким она видела его впервые. Мужчина снова потянулся к графину – горло пересыхало все быстрее. – Как ты знаешь, ближайшее озеро располагается от нашего города на расстоянии тридцати километров. Машины тогда у нас не было, но дело было даже не в этом. Я читал множество литературы…, уже потом. Опухоль – это как бомба замедленного действия. Только в случае с бомбой ты знаешь, когда она взорвется, а когда у тебя в голове образование размером с грецкий орех… Никогда не знаешь в какой момент прервется твоя жизнь. Я, конечно, не могу все это ощутить на себе… к счастью. Но все же лишь на мгновение представляя, каково человеку, который знает, что в любой момент наступит конец… Мой отец был очень мужественным человеком, и еще он очень любил меня. И не хотел, чтобы я однажды остался один на один с умирающим человеком за тридцать километров от города. Но он мечтал научить меня рыбачить. Тут речь мужчины прервалась, он опустил голову, глаза его сделались влажными. Оксана стояла, не решаясь что-либо предпринять. В мысли ее прокралось странное чувство, до сих пор прячущееся за железным занавесом определенности. Сделав над собой усилие, Михаил продолжил рассказ. – И это озеро стало для нас символом. Точнее, сначала только для него, а потом уже и для меня. Знаешь, что он мне сказал за несколько дней до того, как ушел… Оксана оставалась неподвижной. – Он сказал: поймай ее, сын, для себя, и тогда не будет в твоей жизни ничего невозможного. Михаил встал со стула и на ватных ногах направился к выходу. Оксана так и осталась стоять, зачарованно глядя вслед уходящему мужу. Воздух на улице, казалось, налился свинцом и стал таким плотным, что его можно было потрогать. Михаил прошел через опустевший двор. Соседские дети заблаговременно покинули игровую площадку, родители обеспокоено поглядывали в окна, ожидая разгула непогоды. Поравнявшись с машиной, мужчина достал ключи.
В определённые моменты
* * *
– Па, а может нам съездить на другое озеро? – Зачем? Они весело шагали по лесной тропе к черте города, благо шагать было совсем недалеко. – Ну, может, поймаем рыбу, про которую мне Макс рассказывал. – Понимаешь, Мишка, дело то не в рыбе, а в упорстве. Вот давай так: если поймаешь на этом озере хоть одну рыбешку, тогда ладно, поедем куда захочешь. Вот если поймаешь, тогда все у тебя будет как захочешь. Это волшебное озеро. – Правда? – Конечно, правда. Только терпеливый человек добивается всего на свете. А поехать на озеро, где все ловят рыбу и поймать – каждый может. – Это здорово, только знаешь, что, па… – Что? – Я подумал, а что, если в нашем озере совсем нет рыбы…
* * *
В квартире пахло едой. Едой и еще чем-то, чем-то неуловимо домашним. От такого запаха хочется сесть в кресло, вытянув ноги, и просто наслаждаться блаженным покоем очагового уюта. Но люди, вошедшие в квартиру, явно не были настроены на лад. И теплый аромат уюта смешался с тревожным ледяным запахом раздора. Михаил снял обувь и прошел на кухню, Оксана последовала за ним. Кухня была хоть и небольшая, но очень красивая. Все в ней говорило о достатке, о любви людей к вещам и самим себе. Порядок подчеркивал домашнюю педантичность жены и воспитанность детей, которые скоро должны были вернуться от бабушки. На улице сделалось тихо, как обычно бывает перед грозой, двое людей на кухне тоже молчали. Секундная стрелка на настенных часах в виде штурвала корабля сделалась свинцовой, ее движения отдавались в голове громкими ударами. Михаил поднял глаза на жену и медленно заговорил.
* * *
Миша стоял у большого дерева и смотрел, как на землю опускается первый снег. Почва была еще теплой, и поэтому снежинки, падая на нее, мгновенно таяли. Лужи покрывал тоненький слой прозрачного льда. Было раннее утро воскресенья. Взрослые мучились дома от похмелья, подростки отсыпались за всю неделю, на улице было тихо и безлюдно. Мальчик развернулся и пошел по направлению к городскому парку. Там, он знал, пройдя березовую аллею, надо будет свернуть направо, перейти через дорогу и сквозь дикий кустарник он попадет в небольшой лесок. А там уже и выйдет к озеру. Спустя несколько минут, Миша перешел на бег. Откуда-то вновь взялись проклятые слезы, он же обещал маме, что не будет больше плакать. От быстрого бега слезы слетали с глаз и, не успевая скатиться по щекам, разлетались в разные стороны. В груди жарким пламенем горели легкие, но он продолжал бежать. Мальчик даже не заметил, как споткнулся, разбив подставленные ладони о брусчатую дорожку аллеи и снова, поднявшись, побежал дальше. Казалось, сейчас сердце выпрыгнет из груди, а воздух уже никогда не будет таким свежим и приятным как раньше. Но он перебежал дорогу – и вот уже заповедный лес. Уставшие ноги сделались ватными, когда он подбежал к озеру и, упав на землю, стал рыдать во весь голос. Вода в озере оставалась неподвижной и равнодушной. Даже когда он стал кричать обещания кому-то в осеннюю пустоту, вода неподвижным зеркалом проглотила эти крики. Кружась, в незыблемую гладь упал очередной желтый лист, возможно, последний в уходящем году. А над листом, продолжая нестись над озером, но, не тревожа его покой, пролетали крики выходящей из тела боли. Мальчик знал (не так знал, как знают взрослые, одаренные жизненным опытом, а так, как знают животные о том, что приходит новая весна), что больше он точно не будет плакать, больше – нет. Но это будем потом, а пока…
* * *
– Ты знаешь, что мой отец умер, когда мне еще десяти не было? – Да, знаю, – Оксана пристально смотрела на мужа. – Он умер от опухоли мозга. Довольно-таки редкая болезнь. – Ты не говорил. – Не говорил… Говорю сейчас… Михаил протянул руку к графину и, сделав пару глотков, поставил обратно на стол. – Он знал, что умирает. Он знал, что ему оставалось совсем немного времени, но он сделал все, чтобы об этом знал только он. Последние дни своей жизни он потратил на нас: на меня, моих сестер и мать. Не на себя. Михаил тяжело вздохнул, было видно, что говорить становится все труднее. Голос сделался сиплым, но он продолжал. – Он стал водить меня на рыбалку. Каждые выходные. Купил небольшую самодельную лодку, сделал место для привязи на берегу. Над ним подсмеивались за глаза, мол, нашел, где рыбачить: в том пруду уже как сто лет рыбы нет. А он лишь улыбался. Я и сейчас помню его добрую улыбку… Теперь понимаю, отчего в этом человеке не было злобы к окружающим: он знал, что скоро уйдет…, а они останутся. Оксана продолжала смотреть сверху вниз на сидящего мужа. За много лет совместной жизни таким она видела его впервые. Мужчина снова потянулся к графину – горло пересыхало все быстрее. – Как ты знаешь, ближайшее озеро располагается от нашего города на расстоянии тридцати километров. Машины тогда у нас не было, но дело было даже не в этом. Я читал множество литературы…, уже потом. Опухоль – это как бомба замедленного действия. Только в случае с бомбой ты знаешь, когда она взорвется, а когда у тебя в голове образование размером с грецкий орех… Никогда не знаешь в какой момент прервется твоя жизнь. Я, конечно, не могу все это ощутить на себе… к счастью. Но все же лишь на мгновение представляя, каково человеку, который знает, что в любой момент наступит конец… Мой отец был очень мужественным человеком, и еще он очень любил меня. И не хотел, чтобы я однажды остался один на один с умирающим человеком за тридцать километров от города. Но он мечтал научить меня рыбачить. Тут речь мужчины прервалась, он опустил голову, глаза его сделались влажными. Оксана стояла, не решаясь что-либо предпринять. В мысли ее прокралось странное чувство, до сих пор прячущееся за железным занавесом определенности. Сделав над собой усилие, Михаил продолжил рассказ. – И это озеро стало для нас символом. Точнее, сначала только для него, а потом уже и для меня. Знаешь, что он мне сказал за несколько дней до того, как ушел… Оксана оставалась неподвижной. – Он сказал: поймай ее, сын, для себя, и тогда не будет в твоей жизни ничего невозможного. Михаил встал со стула и на ватных ногах направился к выходу. Оксана так и осталась стоять, зачарованно глядя вслед уходящему мужу. Воздух на улице, казалось, налился свинцом и стал таким плотным, что его можно было потрогать. Михаил прошел через опустевший двор. Соседские дети заблаговременно покинули игровую площадку, родители обеспокоено поглядывали в окна, ожидая разгула непогоды. Поравнявшись с машиной, мужчина достал ключи.
В определённые моменты