заказчиками".

Портрет барона Дидрихштейна получился, быть может, чуть суховатым, но такова была и внешность модели Торвальдсена. Вышла классическая мужская скульптура, весьма понравившаяся заказчику. Дидрихштейн с триумфом отвез ее в Россию, и она долгое время украшала гостиную его дома на Мойке. Об этом бюсте в одном из своих стихотворений упомянул русский поэт Владимир Бенедиктов.

Вслед за бароном Дидрихштейном в Рим наведалась княгиня Мария Барятинская. Она происходила из древнего рода – ее предки были ближайшими советниками и сподвижниками русских царей начиная с Василия III, закончившего объединение всех русских земель вокруг Москвы, участвовали в деяниях Ивана Грозного и в избрании на царство первого Романова – Михаила.

Торвальдсен не был занят и сразу же приступил к работе. Впрочем, перед тем, как непосредственно начать ваяние, он несколько дней присматривался к модели в домашней обстановке, на фоне природы и римских развалин, стремясь проникнуть в ее внутренний мир модели – Бертель Торвальдсен считал, что отобразить в скульптурном портрете душу человека не менее важно, чем запечатлеть внешний облик.

Видимо, при общении с княгиней Барятинской выявились какие-то особые – лирические и романтические – струны ее души, потому и портрет получился в чем-то более тонкий и одухотворенный, чем у иных моделей Торвальдсена. Точеному профилю Барятинской скульптор придал немалую порцию нежности, а ее прическу скопировал с одной из своих Психей. Лирично выглядит и почти незаметный цветок в волосах модели – древнегреческий левкой.

Скульптура настолько понравилась княгине, что она заплатила Торвальдсену двойную сумму гонорара. По воспоминаниям близких к Торвальдсену людей, он всячески отнекивался – у него еще не было в практике такого, чтобы кто-то удваивал заранее оговоренную сумму, но княгиня была настойчива. Датчанину пришлось взять деньги. "Но я их постараюсь как-нибудь все же вернуть вашей стране", – сказал он при этом. Слова Торвальдсена оказались вещими: вскоре он взял несколько русских учеников, выросших впоследствии в выдающихся отечественных скульпторов. Они жили у него в доме, пользовались его инструментами и материалами, часто столовались с ним вместе. В известном смысле деньги, которые потратила княгиня Барятинская, перевоплотились в судьбы одаренных скульпторов, много сделавших для российского искусства.

Популярности Торвальдсена в России во многом способствовали его личные связи с такими художниками как О.Кипренский, С.Щедрин, К.Брюллов, А.Иванов, Ф.Бруни. В Риме он был близко знаком с княгиней Зинаидой Волконской из древнейшего боярского рода Белосельских-Белозерских – известной покровительницей искусства, в числе друзей которой числились Джоаккино Россини, Александр Пушкин, Адам Мицкевич, Дмитрий Веневитинов.

Следующей "русской натурой" Торвальдсена стал известнейший промышленник и меценат граф Николай Никитич Демидов (1773-1828). Колоритный персонаж, он стал первым в семье уральских заводчиков собирателем античной скульптуры. Торвальдсен познакомился с ним в Италии – Николай Демидов и датский скульптор многие годы жили там практически бок о бок. В то время как Торвальдсен работал, черпая вдохновение в том числе из лучших образцов античной скульптуры, Николай Никитич был занят тем, что эти образцы добывал. В 1818 и 1819 годах русский предприниматель финансировал раскопки в Тиволи («Вилла Квинтилия Вара»). В 1822-1823 годов на средства Н.Н. Демидова на Эсквилинском холме была раскопана древнеримская скульптурная мастерская. Потом он добился от папы Пия VII разрешения провести на свой счет раскопки в винограднике, расположенном недалеко от собора Святого Иоанна Латеранского. Демидов задумал грандиозный план раскопок Римского Форума. Великий французский писатель Стендаль так писал об этом: «Сколько статуй нашел бы великодушный русский, который хотел произвести раскопки Форума! Как бы это украсило память о нем!… Имя Демидова проникло бы в Америку и Индию вслед за именами Наполеона, Россини и лорда Байрона».

К сожалению, планам археологических раскопок на Римском Форуме не было дано осуществиться. Предприятие оказалось слишком обьемным и сложным, к тому же у Демидова, как это часто бывает в подобных случаях, нашлось чересчур много завистников, которые сами желали бы для себя подобные лавры. В результате план раскопок тихо "умер". Но результатом предыдущих археологических изысканий русского мецената было множество редчайших статуй, которые Демидов дарил итальянским и российским музеям, демонстрировал своим друзьям. Торвальдсена больше всего восхищали портретные статуи римских императоров – они были наиболее интересной частью собрания Демидова. Датский ваятель черпал в них уроки пластики.

Сама собою скульптору пришла мысль изваять портрет самого Демидова. Как только он и занятый раскопками русский меценат условились о времени, работа закипела. При этом разговоры велись уже не об античных статуях, а о самой модели. И здесь граф Демидов поведал Торвальдсену много интересного. Он рассказал о происхождении уникальной демидовской династии – о ее родоначальнике Демиде Антуфьеве, который был простым кузнецом при тульском оружейном заводе, о его сыне Никите, оружейнике. Образцы ружей, изготовленные этим мастером, так понравились Петру I, что царь сделал его поставщиком оружия во время Северной войны. Рассказал Николай Никитич и о внуке Акинфии, управляющем Невьянскими заводами на Урале, который для сбыта железных изделий восстановил судоходный путь, открытый еще Ермаком. Никита Акинфиевич Демидов (1724 – 1789) состоял в переписке с Вольтером, а его сын Николай – нынешняя модель Торвальдсена – в 1812 г. выставил на свои средства целый полк солдат («Демидовский») и в том же году построил в Петербурге четыре чугунных моста. Одним словом, Демидовы – это история русского государства в лицах. Торвальдсен очень увлекался, слушая незабываемые рассказы Николая Никитича.

Незаурядным получился и скульптурный портрет графа Демидова. В нем по-своему нашли отражение статуи римских императоров, которые граф Демидов коллекционировал, а скульптор Торвальдсен разглядывал в его собрании. Современники, например, отмечали, что у Демидова – нос от Марка Аврелия. Это бросилось в глаза, например, поэту Николаю Языкову, бывавшему в Риме и видевшемуся и с Демидовым, и с Торвальдсеном. Впрочем, нос императора не портил портрета. В целом же Торвальдсен ничем не погрешил против художественной достоверности образа. В своей работе Торвальдсен выразил индивидуальность Демидова – силу характера, благородное достоинство, кипучую