ручью, купала в голубом озере. И однажды сказала деду, что на опушку выходит лев и глядит на них с Бесом.

– Его Алешенька приручил. Уж три года, как сгинул царевич… а зверь все выходит…

– Жалко, – девушка грустно улыбнулась. – Значит, царевича, как и меня, Алешкой звали?

– Уродился-то он Алешенькой, но царь звал его Лешим.

– Лешим? – удивилась девушка.

– Едва мальчик научился говорить, стал рассказывать, о чем говорят птицы и звери в лесу.

– И у нас есть Леший! – воскликнула Алешка. – Только настоящий. Он отдал мне свою обезьянку! Вот…

Она показала зверушку. Старик глянул и поменялся в лице. Его губы свело так, что он не мог выговорить и слова.

– Что с тобой?! – испугалась Алешка.

– Не может быть… Не может быть… – повторял старик, – это оберег старой цыганки… Алешенька никогда не расставался с ним.

Холодок побежал теперь по Алешкиной спине. Старик рассказал, что после смерти царицы простая экономка втерлась в доверие царя, а царевича возненавидела лютой ненавистью. Чтобы ублажать государя, она по всему свету скупает породистых лошадей и устраивает для него праздники.

Старика не было два дня, на третий он объявился. Ему удалось узнать, что самозванка за день до исчезновения царевича побывала в заколдованном лесу. Дед с Алешкой сговорились ночью идти в тот лес.

Путь был не близкий, лошади шли шагом. Девушка спросила, почему лес называется «заколдованным», старик ответил: люди поговаривают о чертовщине в нем. Когда дорога пошла под гору, перед ними открылся абсолютно круглый, словно на блюде, лес. Подъехали – спешились. И только подошли к кромке, как оглушительный удар молнии сотряс «лесное блюдо». Старик с Алешкой испугались, попятились. Лес зашелся грохотом, ливнем. Под ясным ночным небом в лесном круге разбушевалась небывалая гроза.

– Курамора! – закричал старик.

В ответ раздался жуткий треск молнии, лес расступился, открылась просека, а на ней во всю ширь вода, и на волнах – они не поверили глазам – качалась живая беседка! Зеленый пол из 8 крокодилов нос к носу, в круге хищных пастей пузырится вода. Столбы из четырех мощных питонов подпирают стаю летучих мышей, сцепленных перепонками. Живая крыша пищит, волнуется от змеиного шипа. Таким устрашающим было приглашение колдуньи. Алешка с дедом взялись за руки и ступили в клокочущую хищными сердцами «беседку». Она стронулась и начала вращаться.

– Только бы не упасть, – шептал старик, – сожрут.

Во власти невероятного кошмара они кружили в лесном коридоре, пока не пристали к избушке. Выскочили на крыльцо, подальше от кровожадного сборища, поднялись по прогнившим ступенькам и вошли внутрь… А там хоромы высоченные, широченные да с царским убранством. Было непонятно, как такое могло уместиться в ветхой избушке.

– Так и человек, – шепнул старик, – снаружи так себе, а внутри целый мир!

В полумраке у золотого камина сидела тучная женщина. Это была Курамора, хозяйка заколдованного леса. У ее ног две пантеры. На столике свечи, шкатулка с зеркальной крышкой. От ледяного взгляда колдуньи проняло холодом.

Старик склонился в поклоне, взмолился:

– Курамора, Алешенька наш в беде, уважь – верни царевича.

Колдунья недовольно глянула на непрошеных гостей:

– Госпожа пожелала избавить ее от наследника ценой в сундук золота. Чтобы расколдовать, нужно больше того, что дала она.

Алешка видела, как сгорбился старик, как дрогнули его губы.

– Государь не поскупится ради сына…

Колдунья криво усмехнулась:

– Завтра после праздника госпожа взойдет на трон. Клюквенный сок из ее рук станет для царя роковым.

Старик растерялся, не мог вымолвить и слова. Тут Алешка вспомнила про подарок Лешего, достала камушек и протянула колдунье. Ту передернуло при виде крохи, и всем своим видом она дала понять, что они ее утомили. Но Алешка с вызовом сказала:

«Это самородок! Другого такого на свете нет!»

Курамора небрежно швырнула камушек на зеркало. И уже начала было зевать, как вдруг зеркальная гладь скукожилась, пошел дым, на дне шкатулки стали надуваться и лопаться огненные шары. Искрами занялось все вокруг. Сполохи света метались на застывшем лице хозяйки, стенах, потолке. Колдунью словно подменили: глаза ее горели, губы шевелились. Когда искры разом погасли – на поверхности блистал камень. В полумраке, в изумрудном сиянии он был великолепен. У Алешки текли слезы, у старика дрожал подбородок. Курамора была одержима, взгляд ее безумен:

– Эй вы… – Алешка с дедом вздрогнули. Силуэт колдуньи посередь зала был обращен к полу. Она сняла перстень, бросила его под ноги, и там, где он катился, открывалось окно в подпол. – Ничтожное и безмозглое, явись… Я притянула его! Приворожила! Столько лет ждала! Теперь «Венец» мой!!! Я владелица сокровища!!!

Под полом загудело, половицы заскрипели, в окошко со всего маху ткнулось и стало биться отвратительное чудовище. Явились и другие, черные, уродливые… Они кишели, дрались за место под стеклом. Колдунья неистовствовала, хохотала. В подполе творилось невообразимое: масса дерущихся чудищ превратилась в сплошной вертящийся клубок. Курамора хохотала все сильней. Раскаты грома сотрясали хоромы, рычали пантеры, гасли свечи одна за другой. Алешка прижалась к деду, они с ужасом наблюдали за происходящим. Наконец, Курамора подобрала перстень – окно закрылось. Изумруд в полной темноте светился сквозь ее кулак.

Алешка с дедом вновь стоят перед заколдованным лесом. Он безмолвствует. И в ту минуту обоим подумалось: а не привиделось ли все…

«Сильна!.. Ох, сильна Курамора!» – вздохнул старик, взял Алешку за руку, и они пошли искать своих лошадей.

Не пожалела самозванка для праздника казны царской. На трибунах сидят гости знатные, вдоль манежа толпится народ. Звучит музыка, не гаснут фейерверки, угощеньями полнятся столы. Все с нетерпением ждут начала, гостям не терпится увидеть племенных скакунов.

«Царь!.. Царь!..» – вдруг пронесся по толпе радостный гул.

Стихла музыка. Бледный государь, еле переставляя ноги, поднимался на помост. В народе хворь царя считали делом рук самозванки и за то ее ненавидели. Толпа шипела и злословила. Из всеобщего недовольства выделился шепот:

– Довела гадюка… В государыни метит!

А чуть поодаль голос спокойный, старческий:

– Сорняку и в сытой земле не быть благородным!

Прозвенели трубы, начался праздник. Мимо трибун понеслись кони, один краше другого. Алешка с дедом не спускали глаз с самозванки, они видели, как царь увлечен происходящим, как она ухаживает за ним: то один кусочек сладенького подсунет, то другой. Неожиданно в ее руках возник бокал с красным клюквенным соком.

«Вот оно!.. – обреченно выдохнул конюх и