Ольга Озерцова Тот, кто на дереве

– Вот она, эта темная религия отцов и дедов. Они и в XII веке многого в ней не понимали, а сейчас, что осталось? Только отдельные археологические следы, да еще неясные фольклорные преданья, как об этом вот месте и о том, кто на дереве.

Они сидели у костра на берегу речки. Большой холм возвышался за ними. Там можно было различить рвы и валы, заросшие остатки городища XII века. Сбоку проходил овраг, а кругом росли дубы, уже роняющие листву. По небу ползли тяжелые угрюмые тучи. В местности вокруг была какая-то угрожающая красота.

– Видишь этот странный нарост на дереве?– спросил фольклорист Глеб.

– Да, как на человека похож… или на зверя? – задумчиво ответил Николай, археолог.

И, действительно, на дубе был нарост, напоминающий обросшее шерстью существо, которое судорожно вцепилось руками в ствол дерева и поджало ноги. Лицо же засунуло в дерево. На спине же у него неровная древесная поверхность была похожа на какие-то узоры или знаки.

–Чаще всего местные жители рассказывают о нем, как о том, кто на дереве. Правда некоторые называют «стражем Здуховины» или даже Дивом. Может, и Див, но точно никто не знает. Тут вроде местные энтузиасты нашли аномальную зону, а неоязычники считают, что он пророк наоборот. Вроде бы тут впитываются в дыру в земле ,в здуховину, чувства древних людей, а тот ,кто на дереве, передает их в снах.

В это время археолог подошел к дереву и погладил нарост .

–Только лучше его не трогать, а то всякая фигня начнет сниться, причем часто историческая, а иногда и кошмары.

А уж если кто-то правильно рукой проведет по древним знакам, что-то важное произойдет. Но что, никто не знает. Пока никому не удавалось найти на нем правильный знак.

Глеб посмотрел на телефон.

Сейчас прочитаю тебе фольклорный текст, запись былички.

« В лесах у нас тут жил тот, кто на дереве. Никто не знал, кто он на самом деле, зверь, человек, дух или бог. Он был очень уродлив и был хозяином всего леса. Но вот однажды он рассердился на людей и спрятался в дерево. Так и остался там навеки. Но на нем есть тайный знак, который все навсегда забыли. Но если кто- нибудь случайно повторит его, проведет по нему рукой, то тот, кто на дереве, может, и оживет…»

– Кстати, в прошлом году мы проводили тут археологическую разведку, пробный раскоп. Нашли кости , лежали они в странном порядке, как в Збручском святилище. Поэтому кое-кто из коллег и предположил, что здесь были человеческие жертвоприношения, хотя большинство считают их захоронением после битвы, возможно во время татаро-монгольского нашествия.

Глеб пожал плечами:

–Тогда и без человеческих жертвоприношений жестокости хватало. Какое-нибудь братоубийство, ослепление ,например, Василька Теребовльского, ведь археологически о нем и не узнаешь, так ведь?

–Пошли -ка лучше спать, а то, правда, какая-нибудь чушь приснится.

Они заночевали в палатке, и археологу действительно приснился нехороший сон .

Рыдали, ревели деревья под напором ветра. Стеной обступил темный лес, не видно ни зги. И вдруг прямо перед ним появилось… Оно улыбалось длинным белым ртом. Животные, бессмысленные серые глаза. Короткие грязные лапы протянулись к нему.

Рожа довольно захохотала, раздались слова:

«Дай сердце, дай сердце».

Чудище ухмылялось бледной, длинной до ушей усмешкой.

Николай не мог двинуться с места и вдруг понял, что от него хотят. «Дай сердце». Сердце… Он прижал руки к груди, что-то теплое нежно спряталось за ладонями. Николай вдруг засмеялся:

–Не возьмешь, сердце не вырвать, если оно еще может любить.

А чудище с беззубой улыбкой все придвигалось, лес шумел

«Дай сердце».

Николай проснулся и посмотрел на Глеба. Тот крепко спал. «Надеюсь ему снится что-нибудь другое»

– «Да ныне отселе имемся, друзья, в едино сердце». Так они тогда сказали. А где же гонец, что-то долго его нет.

Гонец скакал в ночи. Где-то впереди высокий холм со рвами, на нем крепость. Там светился робкий огонек. Но здесь только ветер.

Ветер развивал гриву, хвост коня. Он вглядывался сощуренными, напряженными глазами во тьму:

В земле незнаемой, в поле неведомом,

Ты один, один да по всей земле,

Ты помилуй, ночь, душу грешную,

Темнотой не скрой злобных недругов,

Ты не скрой земля вражья топота.

Ночь тебе раной грозит и бедою,

Птицы след стерегут,

По дороге степной и синей,

Ты один-один одинешенек.

Впереди высокие стены, огонек.

Во внутренней караульне в башне у очага отдыхали несколько воинов. Некоторые из них лежали прямо на полу, на соломе. Один чистил меч.

Высокий крепкий воин с седой головой поднялся, продолжая разговор.

– То-то и оно, Любеч высокий город, да не любо.

Он подошел к оконцу, оттуда подул ветер, развивая его бороду, тревожно вспыхнула свечка на столе.

– Ух и ветрило.

Все замолкли, вслушиваясь

Задрожала земля…

Гул я слышу вдали.

Топот ли это?

Конский топот.

Он мчит, он летит… он здесь, у порога.

Любимый ли твой, враг ли твой?

Слышишь, видишь, что тот топот,

Чем он сбудется для нас.

На конце копья несешь ты,

Всадник, боль нам или радость?

Дверь раскрылась, на пороге появился гонец. Увидев их напряженные лица, он устало кивнул.

– Тишина, друзья, – и лёг на солому. Все облегченно вздохнули и продолжили разговор.

– Потому и не любо. Собрались было в стенах его князья да решили… Многие воины знали о том, что случилось там много лет назад.

За высокими, освещенными свечами дубовыми столами сидели князья, бояре и дружинники. Один из них, Владимир Мономах, сказал:

– Почто губим Русскую землю, сами на себя крамолу зовем? А половцы тому рады, что между нами рати.

В ответ ему гул голосов, звон оружия.

– Истинно говоришь.

Князья протянули друг другу руки, подошёл митрополит с крестом.

– Да ныне отселе имемся, друзья, в едино сердце, и соблюдем землю русскую, а кто на кого пойдет, на того вся земля наша будет и крест честной.

Князья передавали друг другу братину, отпивая из нее по кругу.

Собрались князья скоро. Долго у нас на Руси дело делается, да скоро слово сказывается. И через два дня в другую просторную избу вошел князь Давыд.

– Сердце смущается во мне, брат, чую я, сговорились Василий с Владимиром на нас, – и Давыд, человек с грузным, тяжелым лицом, сел на скамью рядом с князем Святополком.

– Ужели забыл ты про брата своего. Надобно промыслить о своей голове… А то ни тебе княжение в Киеве, ни мне во Владимире.

Святополк, невысокий князь, со светлыми нерешительными глазами, шепнул побелевшими губами, словно сам с собой.

– Правда ли се, или лжа?

Давыд резким голосом переспросил: «Что сказал, брат?»

Святополк, не глядя на него, повторил, губы его