Сергей Монастырский Он, Она и одиночество

У меня был друг. Он говорил:

– Когда мы с женой ложимся в постель, нас ложиться трое:– я, она, и одиночество.

Нет, он любил свою жену. И она любила его. Но это были совершенно разные люди. Не было у них каких-то точек соприкосновения, кроме секса и бытовых вопросов.

Он был архитектор. Очень талантливый и даже немного известный. Его приглашали на разные художественные и творческие выставки, в разные страны. Первое время он брал с собой жену. За свой счет. Водил ее по архитектурным шедеврам. Она мило улыбалась на его реплики и комментарии, ждала своего часа, и, наконец, спрашивала:

– А когда мы пойдем в магазин?

Он много читал авангардной литературы. Она читала только любовные романы в копеечных изданиях.

Друг мой понял, что втягивал молодую жену в орбиту своих интересов. Общим у них оставался только страстный до изнеможения секс и бытовые вопросы.

Оставалось или разойтись, или жить так.

Друг решил жить так. Во-первых, он ее любил. Ну, бывает такое: человек тебе не подходит, но ты его любишь!

Во-вторых, почти каждый день был страстный секс – ну как после этого разойтись!

В-третьих, поговорить, пообщаться, можно было и с другими.

Постепенно каждый из них зажил своей собственной жизнью. Постель их соединяла, после секса они оказывались в постели втроем: он, она и одиночество.

Потом у него появилась любовница. На пустом месте все равно ведь кто-нибудь заводится.

Любовница была умная, одного с ним уровня, красивая и также сексапильная.

Он рассказывал ей о своей жизни, о своих делах, обо всем, о чем он хотел с кем-нибудь поделиться.

Она его понимала. Реплики ее были умны, сочувственны и уместны. Но это так – для разговора.

Чутьем, да и по некоторым деталям он понимал, что в сущности, все это ей ну не то что неинтересно, но не близко. Близко ей была ее собственная жизнь, с ее собственными проблемами, о которых, она тоже ему рассказывала.

Ну и что? Ну и не дальше этого. Да и про любовь, здесь не было ничего.

Скорее товарищеское, дружеское общение с элементом секса.

Обоим нравилось. Своей необязательностью.

Как-то он ей сказал:

– Когда я буду умирать, то умирать буду один. Ни с женой, ни с тобой, мне ни о чем говорить не захочется!

– Да, уж, пожалуйста, меня сюда не впутывай, – спокойно ответила она.

Друга, такого друга, с которым можно было просто молчать, и понимать, о чем ты молчишь, тоже не было.

Приятелей было много, а друг – вещь штучная, – не ко всем в жизни приходит.

С приятелями можно было пить пиво, ходить в спортзал, собираться в гостях, но душу вывернуть кому-нибудь из них не хотелось.

Так что жил он хорошо, в свое удовольствие, но как-то все время было одиноко.

Родилась дочь. И одиночество пропало. Дочка любила его из всех своих маленьких сил. И не было близости больше, чем дочка и он. Они были как одно дерево, на котором и к тому же висели яблоки. Яблоки – это радости жизни.

Когда дочке исполнилось пятнадцать лет, он ушла в свою жизнь. Ему не близкую, и непонятную. И она с ним этой жизнью перестала делиться. И он опять остался один.

Потом дочка вышла замуж, и уехала к мужу в другой город. Звонки стали редки. Через много лет, приехав в очередной раз в гости, она сказала:

– Слушайте родители! Если когда вы станете старыми или больными, вы должны понимать что я не приеду за вами ухаживать. У меня своя жизнь. Но вы не беспокойтесь. Мы уже начали откладывать вам на сиделку!

Друг мой понял, что одиночество – это образ его жизни. Нечего сетовать. Так получилось.

Умирать он, конечно, будит в окружении родных людей, но в одиночестве.

– Как-то в разговоре со мной он пошутил:

– Когда я умру, сделай на надгробном камне эпитафию: – Здесь лежат двое – он и одиночество!–

– Скажи это своей жене, – посоветовал я.

– Она меня не поймет, – возразил он, – она не знает что это такое.

В детстве у моего друга была бабушка. Бабушка как бы была приживалкой в квартире, в которой они жили с родителями. Потому что когда-то давно она была маминой мамой и жила в другом городе.

У нее, у бабушки, было пять детей, кроме мамы моего друга. Все они умерли или погибли на войне, и когда никого не стало, бабушка приехала к единственному оставшемуся у нее ребенку – маме моего друга.

Вот такое очень сложное переплетение родсвенных связей, но и друг мой знал главное – у него есть бабушка.

Квартира их была тесная, хотя и двушка, малогабаритная, и бабушка жила в кладовке. Вернее там стояла ее кровать. А так, она хозяйничала по всему дому.

А поскольку все, кроме моего друга днем были на работе, то приходя из школы и до самого прихода родителей они с бабушкой были одни.

Друг мой – а было ему в ту пору четырнадцать лет, любил свою бабушку, а она его, потому что больше было любить некого – взрослые почти не обращали на бабушку никакого внимания.

Практически она им мешала.

Бабушка рассказывала моему другу разные истории из старой жизни и никогда не вмешивалась в его жизнь. Ни советами, ни нотациями.

Может, она только этим и жила – общением с моим другом, а ее внуком.

Потому что в остальном она была приживалкой. Ну не выбрасывать же ее на улицу – все же она жила в семье дочери!

Муж дочери, он же отец моего друга, конечно, скрипел зубами, иногда взрывался, но терпел.

Бабушка, конечно, понимала это, и иногда виновато говорила моему другу – а ему, напомню, в то время было четырнадцать лет.

– Ну, уж потерпите, помру я скоро!

– Я тебе помру! – бодро отвечал мой друг, которому, как любому подростку, слово смерть было понятием с другой планеты!

И вот бабушка начала умирать. Как-то утром, уже много дней из-за болезненной слабости, не вставая с постели, она вдруг объявила:

– Ну, вот и смерть моя пришла!

И жуткая тоска была в ее выцветших от жизни глазах.

– Что ты, мама! Ты еще нас переживешь!

Отец, как всегда, поскрипел зубами и ничего не сказал. Врать, наверное, не хотел.

– Сядьте, пожалуйста, рядом со мной, – попросила бабушка, я что-то сказать вам хочу!

– Где клад зарыт! – сыронизировал отец.

Мать зыркнула на него глазами.

– Нету клада, зятек! – виновато прошептала бабушка.

– Я хочу вам сказать, как – бы я хотела быть похоронена…

– И слушать не хочу! – вскричала мать, – Живи себе, никому не мешаешь!

Отец пожал плечами и тоже же ушел.

Остался один мой друг. Расстроенный и не понимающий что происходит.

Бабушка заплакала и протянула ему руку.

– Ну, хоть ты подойди! Я умираю. Не бойся, старые люди чувствуют, что умирают!

Но я очень хочу, чтобы похоронили меня так, как я бы хотела. Послушай меня, пожалуйста. Потом маме расскажешь!

Но друг мой, испуганный всем происходящим, и желающий скорее куда-нибудь