Мары, – что завтрак ждёт. А шторы я сейчас занавешу.

Женщина, покачиваясь, направилась в общую кухню, на ходу пробурчав: «Опять шарахалась где-то всю ночь».

«А когда ей ещё шарахаться при такой болезни?»

Кай подавил в себе сочувствие и попытался вывести на первый план любопытство. Где она ходит? Будет смешно предположить, что девушка как шпион или воришка прокрадывается в его сон, а затем уводит по ветхой канатной дороге в навь. Забавно, что он пришёл сегодня к ней именно за этим – подтвердить смехотворное предположение.

Белые тонкие пальцы обхватывают дверной косяк, когда глаза, скрытые за линзами очков, пристально наблюдают за меняющимся выражением лица парня. На ее коже, видимой под слоями одежды, краснеют точечные ожоги, словно кто-то прижигал об нее горящие спички. Чёрные волосы слипшимися прядями почти полностью скрывают лицо.

Абсолютно беззащитный, как и всегда, без очков и масок, с короткими волосами, которыми на занавесишься от мира, Кай чувствует себя ещё уязвимее, чем во сне, когда Мара касалась его своими светящимися пальцами. Она везде его находит и везде бьет по личным границам – физическим и душевным.

– Не знаю, как ты это делаешь, но лучше тебе прекратить. – свой голос он не узнаёт. Вместо ожидаемого бескомпромиссного холода в нем звучит жалоба. Какое унижение собственного достоинства.

– Я ни при чем. Ты сам приходишь. Неужели ты думал, что я захочу киснуть одна, когда рядом живой путник?

Быстрым движением поправив очки на переносице, Мара шмыгает носом и раскрывает дверь пошире, приглашая гостя войти. Ей, очевидно, безразличен жарено-цитрусовый аромат и остывающий завтрак, а вот свет в парадной и незакрытые до сих пор шторы – очень даже мешают, поэтому она молча предлагает продолжить разговор в комнате. Удивительно, что при всей своей нелюдимости Мара не отталкивает Кая, позволяя ему являться без приглашения, и вызывать ее на откровенный разговор.

– Удивлён, что ты вернулась так рано. Не стала дожидаться утра? Что с тобой стряслось?

– Ты забываешь, но время там течёт по-иному. – Мара берет в руки пузатую баночку с туалетного столика и погружает в неё пальцы. – Я дождалась полудня, просидела на берегу.

В баночке что-то зазвенело, заскрежетало о стенки, и девушка извлекла несколько речных ракушек, затем протянула их Каю на раскрытой ладони. Кожа на ладонях была сплошь обожженная, словно ее языки пламени лизнули. Первым желанием было вцепиться в неё, поднести к глазам, изучить, но парень вовремя себя остановил, понимая, что может ещё сильнее травмировать руку. Видимо, заметив на его лице смесь странных эмоций, Мара произнесла:

– Не болит совсем. А ракушки возьми. Я их специально для тебя забрала.

– И они никуда не исчезнут?

– Ну, сны ведь не исчезают. Хотя ракушки материальны, с ними проще.

Кай перекатил между пальцами подарок и сам не зная зачем, поднёс к носу. Сразу почувствовав запах воды и водорослей, он слабо улыбнулся.

– Теперь веришь? Они настоящие.

По ее губам тоже пробежала улыбка. Все-таки для нарцисса она была слишком непосредственна.

– Спасибо.

Сказал, как уронил тяжёлую вещь. Грохот от этого слова пронёсся по скудно обставленной комнате и вылетел сквозь щелку в двери на лестничную площадку.

– Но я все ещё не хочу приходить к тебе в сон.

– Если ты ждёшь от меня решение этой проблемы, то мне придётся разочаровать тебя. Я не знаю, как это прекратить.

Он не верит ей. Слишком просто сказать «я не знаю», чем раскрывать мотивы своих поступков. Кай сосредоточенно всматривается в ребристость серой ракушки, сетуя на безысходность ситуации. Ему все ещё хотелось знать, откуда у Мары эти странные ожоги, но вместо потока слов, что он успел собрать по закоулкам своего разума, из его рта выпархивает лишь усталый выдох.

Под дверью затоптала тяжёлая фигура, возмущённо каркнула:

– Девочка! Ты выходить собираешься?

Мара слегка поморщилась и тряхнула головой, чтобы волосы спали поверх очков. Веснушки, мерцающие лаковым блеском на бледной коже, скрылись. Из-под чёрной шевелюры донеслось:

– Оставайся, если хочешь.

Но он не хотел ни оставаться, ни уходить. В его понимании и то, и другое значило проиграть в борьбе с самим собой. Но как продолжать эту борьбу, если обречён на поражение в любом случае? Он может не спать день-два, но потом все равно упадёт, и мозг перейдёт в спящий режим, а душа самовольно пойдёт бродить по лабиринтам сна в надежде найти тот мир, в котором темным силуэтом вырисовывается Мара.

Мир без жильцов, с двумя постоянными гостями, которые бродят по темным улицам, как по картинной галерее, в которой каждая рама – слепое окно, не знавшее своих хозяев. Мир, зажатый между рыхлой землей под ногами и плоским небом над головой, никогда не светлеющим для Кая, но целующим чёрную, как смоль, макушку Мары в предрассветный час. Мир, в котором речная вода кишит неизвестными тварями, тянущими свои щупальца к ним обоим, только девушка не подаёт виду, что ее это беспокоит.

Если Мара говорит, что не знает, как ему перестать приходить в этот мир, нужно заставить ее думать. В конце концов, он приходит к ней неосознанно, но она не хочет отпускать его из вполне сознательного желания.

Кай молча кивает своим мыслям, пока Мара надевает тапочки, чтобы выйти на кухню. Видимо, ему все же придётся остаться, причём надолго, чтобы «держать руку на пульсе», пока первый из них не провалится в сон, проигрывая в этом противостоянии.

III

С наступлением вечера Кай начал клевать носом, и только половина суток, проведённых у Мары, выскребли из него остатки уверенности в собственной затее. Действовало на него так ее присутствие или обстановка комнаты нагоняла тоску и усталость, но ему становилось не по себе ближе к ночи. Он продолжал греть в запотевших ладонях подаренную ракушку, заговаривая Мару сдаться и заснуть раньше него. Ему хотелось понаблюдать за ее застывшим во сне лицом и любым возможным проявлением странствий во сне.

Ближе к часу ночи Мара свернулась на противоположном конце дивана, накинув на себя махровый халат. За весь день она пыталась разговорить Кая, но он воспринял ее красноречие не как способ примириться, а как способ усыпить и его самого, и его бдительность. После бесплодных попыток, она погрузилась в ноутбук, изредка бросая грустный взгляд на парня.

– Тебе нужно поесть.

– А тебе – поспать.

Ожоги на ее коже от грубого ответа загорелись на фоне бледной кожи ещё ярче, – и это единственное, что выдало в ней обиду.

Бесшумно поднявшись с дивана, она подошла к туалетному столику и загремела жестяными банками. Мара зажала в кулаке только ей известный предмет и, поднеся ко рту, замерла. На ней все ещё