последним! – Выздоравливайте поскорее!

– Ты что, только для этого приходила, Ира? Чтобы пожелать мне скорейшего выздоровления? Что у вас там стряслось?

– Ничего не стряслось, честное слово, Маргарита Станиславовна!

– Так я тебе и поверила, – буркнула я. – Ладно, иди уж. Лиса.

– А… – девушка замешкалась.

– Ты что-то хочешь спросить?

– Нет-нет, ничего. Я потом. – Она бросила быстрый взгляд на медсестру. – До свидания, Маргарита Станиславовна, я к вам завтра приду!

– Займись лучше своими рабочими обязанностями, Ирина! Мне тут и без тебя не дают скучать. Не приходи. Нужна будешь – вызову.

Сон ещё не до конца отпустил меня. Сознание моё раздваивалось, плыло, временами находило странное, бессильное ощущение нереальности происходящего, доносились звуки, которые уж никак не могли принадлежать этому холодному белому месту, но через мгновение комната вновь обретала чёткость и ясность. Это после операции, понимала я, но мне это чертовски не нравилось. Я не привыкла чувствовать себя слабой и беспомощной.

– Аня, вы можете подойти ко мне?

– Слушаю вас, – девушка моментально оказалась около моей кровати. – Вас что-то беспокоит?

– Меня беспокоит, что я ничего не помню про операцию.

– Это нормально, Маргарита Станиславовна, – она слегка улыбнулась. – Действие наркоза обычно…

– При чём тут наркоз? – я грубо её оборвала. У медсестры окаменело лицо. Ладно, попробую по-другому. – Извините меня, Анечка, я просто раздражена из-за своего состояния. Вы же можете это понять?

– Да, конечно, я понимаю, – она кивнула всё с тем же непроницаемым выражением лица.

– Мне необходимо знать, что делали со мной, пока я была под наркозом?

– Вам со всеми подробностями рассказать? – хладнокровно произнесла девушка. – Например, какого размера был разрез в подвздошной области или на какой минуте делали электрическую стимуляцию сердца? А может быть, вам поведать о паллиативном вмешательстве в виде дренирования?

– У вас острый язычок, милая, это я уже поняла. Но вы зря стараетесь, и не такие люди зубки свои обламывали.

– Если вас больше ничего не беспокоит, я займусь своими рабочими обязанностями, уважаемая Маргарита Станиславовна!

Она резко развернулась и устремилась к выходу.

Вот зараза! Злобная девица. И где таких берут? А что такое она сказала про стимуляцию сердца?

– Подождите, Аня!

Она обернулась в шаге от двери.

– Слушаю вас.

– Что вы имели в виду, когда говорили об электрической стимуляции сердца? Это что значит?

– Спросите у Ивана Семёновича, я не компетентна отвечать на такие вопросы.

– Ну так позовите его!

– Когда доктор будет свободен, он обязательно к вам зайдёт! – вежливо пропела девушка и закрыла за собой дверь. Вот нахалка!

Глава 3

Я медленно выплывала из сна. Мне не хотелось просыпаться. То, чего я была лишена всю свою жизнь, внезапно реализовалось в моих бессознательных сновидениях, повторяющихся со сладостным постоянством из ночи в ночь. Не было никаких забот и ответственности в моём безмятежном младенческом состоянии. Одни лишь простые желания: поесть, поорать, испачкать пелёнки. Я купалась в этой безмятежности, как в парном молоке, и была окутана непроницаемой защитой человека, который дарил мне свою любовь и ласку и которого звали Надя. Наденька. Надежда. Больше никого и ничего в том мире не было.

Он позвонил, когда длинная стрелка на белом циферблате прикоснулась к короткой. Сравнивать биение времени с биением сердца внутри себя было сейчас моим единственным занятием.

– Здравствуй, Фёдор! – Я никогда не называла своего отчима папой.

– Как ты себя чувствуешь, королева Марго? – голос его был уставшим.

– По сравнению с Бубликовым – просто прекрасно. Как Шульц? Тебе удалось его укротить?

– Лошадка оказалась норовистая, но и мы не лаптем щи хлебаем.

– Значит, нас можно поздравить? – Я не понимала, обрадовали ли меня его слова.

– Естественно! – он хмыкнул. – Осталось кое-какие бумаги подписать и всё, можно откупоривать шампанское!

– Наконец-то! По такому случаю увеличиваем рабочий день!

– Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты пошутила, Марго.

– Но ведь теперь работы у нас прибавится! – равнодушно пожала я плечами. – Ты же знаешь, что я сама буду вкалывать больше всех! А если могу я, значит, смогут и другие.

– Тебе надо было родиться мужчиной.

– Я сама иногда так думаю.

– Правда? – он удивился. – Это что-то новенькое!

– Только кто бы тогда капал тебе на нервы? – усмехнулась я.

– Лучше уж капай, я потерплю.

– Раньше ты такого не говорил…

– Старею, наверное.

– Ты? Стареешь? Глупости какие. – Я взглянула на вошедшую медсестру. – Ладно, Федь, пришли по мою попу. Завтра созвонимся. Привет Шульцу!

– И вам не хворать, – рассмеялся отчим и отключился.

Сколько было мне лет, когда в моей жизни появился Фёдор? Двенадцать? Да, я училась тогда в шестом классе, была примерной ученицей и жила вдвоём с бабушкой. Мать моя моталась по свету в поисках счастья, оставив дочь в первый же день выхода из родильного дома. Я была не нужна ей. Я не давала ей жить весело и праздно, это могли дать только мужчины, коих в жизни моей мамаши было вагон и маленькая тележка. Фёдор тоже был в их числе. Ему повезло только в одном – он оказался последним.

Они приехали ко мне, когда бабушка уже лежала в земле. Мать разыскала наша соседка, толстая тётя Даша. Она рассудила, что негоже ребёнку при живой матери жить в детском доме. Тётя Даша всегда была добра ко мне.

Фёдор удочерил меня и дал свою фамилию (отчество осталось дедовым) – это было непременным маминым условием, если он хотел жить с ней. А он хотел. Он почему-то очень её любил, мою несчастную мать. Нам недолго было суждено жить втроём. Через несколько дней после усыновления мать по старой своей привычке собралась в дорогу – она не могла долго находиться на одном месте, – и Фёдор отыскал её на вокзале прекрасного города Краснодар. Совершенно больную и разом постаревшую.

На похоронах тётя Даша ревела громче всех. Фёдор тихо сидел за столом и вливал в себя стакан за стаканом. Я была в своей комнате. На следующий день у нас должна была быть контрольная по математике, и не подготовиться я не могла.

Детский дом остался без умной воспитанницы – у меня был официальный родитель. Тётя Даша могла собой гордиться.

Фёдора я ненавидела. На него тратила свою любовь моя мать, обделяя меня. На него и на других точно таких же громких, грубых и похотливых мужчин. Я жила сама по себе. Пересекалась в квартире с отчимом только на кухне, терпеливо ожидая, когда освободится ванная и когда мне стукнет восемнадцать лет.

Выгонять Фёдора я не стала.