запалил костер. Нижнее бревно взялось не скоро — Олег успел уже похлебать своей обычной баланды из заваренного в кипятке мяса. С трех сторон от снега и ветра его защищала стена из елей, а с четвертой тлело сосновое бревно, прогревая весь шалаш.
Проснувшись поутру, Середин обнаружил, что ствол прогорел только наполовину, экономно согревая его всю ночь. Ведун откинул в сторону елки. За ночь снег прекратился, деревья стояли в белых шапках, ветки гнулись под его тяжестью. Наскоро перекусив, Олег двинулся вдоль реки.
Взошло солнце, и сразу потеплело. Застучала капель, шапки снега, подтаяв, стали опадать с ветвей. Середин распахнул тулуп, вдохнул полной грудью, чувствуя головокружение от свежего воздуха, от тепла, от скорого прихода весны.
— Что ни говори, а зима — это спячка, — заговорил он сам с собой. — Все спит, набирается сил, а в эту зиму даже я залег, как медведь в берлоге. Интересно, Велена чувствовала, что со мной что-то не то? Как ни крути, а я чуть копыта не отбросил. Ну и братец же у моей красавицы! — усмехнулся Олег. — Впрочем, просьбу мы ее выполнили — Ингольфа не тронули, хотя, если честно, и не до него нам было. — Середин поморщился, вспоминая бой с навьями, потер пробитое дротиком плечо. Рана затянулась, оставив круглый розовый след, но к непогоде все же давала о себе знать — видать, острие царапнуло по кости. — Вот приду, ка-ак наеду на нее! Что, мол, за родственник такой? Сначала, понимаешь, упырей из могил поднял, потом и вовсе сарматов напустил!
Олег поморщился и прибавил шагу. Мокрый снег проваливался, хрустел под ногами. Он решил переночевать у деда-рыбака, где его подобрал на ладью купец. Вьюшок, кажется? Смешное имя. А утром вдоль Уборти пойти — там всего ничего, под вечер можно и до Велены добраться.
Середин ускорил ход, энергично взмахивая руками. Надо будет палки к лыжам сделать… Впрочем, какие палки? Зима уже кончается.
К жилью деда он вышел ночью. Избушка стояла, по крышу заметенная снегом и, судя по всему, с осени здесь никто не жил. Середин присел на корточки: сказывалась накопившаяся за много дней усталость, да и спать хотелось так, что глаза слипались. Откапывать вход в избу не имело смысла — пока протопишь, пока еду приготовишь, уже и день настанет. Середин посмотрел на небо. В разрывах низких туч изредка проглядывала луна, ветер набирал силу, словно разгоняясь по льду Припяти.
«Если идти по льду Уборти — она неширокая, лед крепкий, — то к полудню выйду к Змеешке, — прикинул Олег. — А если лесом срезать?»
Он подтянул намокшие ремни перевязи, поправил на спине торбу и зашагал к лесу.
Рыхлый подтаявший наст совсем не держал лыжи, к тому же посыпался снег. Ветер гудел в вершинах деревьев, гнул их к земле. Затаившиеся под снегом сучья цеплялись за лыжи, несколько раз пришлось обходить бурелом, наваленный выше человеческого роста.
Снег продолжал валить, серый восход почти не добавил видимости — так, слегка посерело в лесу. Ветер не унимался, ломал ветки, вихрем крутился на редких опушках, залепляя лицо летящими хлопьями. Середин спрятался под толстой елью, пожевал всухомятку мяса. Ноги налились свинцом, глаза резало от недосыпа и тающего на лице снега. Срезал, называется…
Наконец небо чуть прояснилось, и он сумел сориентироваться по солнцу, тусклым пятном проглянувшим сквозь тучи. Определив направление ветра, ведун подставил ему левую щеку и упрямо зашагал вперед. Только бы ветер не поменял направление, иначе так и придется плутать, пока не упадешь.
Ведун понял, что вышел на опушку, когда ветер с такой силой ударил его в грудь, что чуть не повалил на землю. Середин протер ладонью лицо. Прямо перед ним был перешеек между озерами, дальний берег скрывался в густо летящем снеге.
— Дошел-таки, — выдохнул Олег.
Он двинулся напрямик, ломая высохшие стебли девясила.
«Она здесь, она ждет… Даже если и не ждет, я буду сюрпризом и, надеюсь, приятным сюрпризом…»
Он прошел по перешейку, впереди замаячили заснеженные ивы на берегу озера… Что-то было не так. Ивы, помнится, стояли позади дома. Середин прибавил шаг, ощущая, как в предчувствии беды сжимается сердце.
Сруба не было. На его месте стояла полуразваленная почерневшая печь, из-под снега торчали обгорелые бревна.
В голове стало пусто. Середин скинул лыжи, миновал остатки сеней и остановился там, где прежде была горница.
«Что там мне полудница плела? — вспомнил он. — На двух дорогах стоял, по одной пошел; что оставил — потерял, что найдешь — не убережешь. Вернуться — слово не сдержать, вперед пойти — сон потерять… Что найдешь — не убережешь…»
Середин присел на корточки, разгребая снег. Что-то же должно остаться, должно подсказать, что произошло. Пальцы скользнули по чему-то гладкому, как стекло. Олег ладонью смел снег. Это было металлическое зеркало, перед которым Велена расчесывала свои удивительные золотые волосы. Металл оказался закопченным, и Середин, схватив пригоршню снега, принялся чистить поверхность. Он уже чувствовал под пальцами глубокие царапины, видел их, но пока не мог сложить во что-то целое — Олег был уверен, что это адресовано ему. Рукавом тулупа он стер снег и копоть и обнаружил на зеркале три перевитые между собой руны футарка.
Это был ее родовой знак. Но что она хотела сказать, нацарапав руны на зеркале?
Он осел прямо в снег, крепко потер ладонями лицо. Так, если она ушла из этих мест… зачем жечь избу? Или…
Середин решительно поднялся. В селении должны знать, что произошло. Он миновал избу, под клонившимися под снегом ивами вышел на лед и зашагал прямо через озеро.
«Я из них душу вытрясу, а узнаю все, и если это их работа…» — Олег осекся. Нет, мужики ее уважали, не могли они ей красного петуха пустить.