Кто битым жизнью был, тот большего добьется,

Пуд соли съевший, выше ценит мед,

Кто слезы лил, тот искренней смеется,

Кто умирал, тот знает, что живет.

Омар Хайям

Первый курс – «приказано выжить»

Издав небольшое произведение «Курс молодого бойца», по своему дневнику написанное в гремучих и злобных лесах Ярославской области, я получил поддержку близких и незнакомых людей. Понимаю, что моя юность в кирзачах на первом курсе Высшего пограничного военно-политического ордена Октябрьской Революции Краснознамённого училища КГБ СССР имени К.Е. Ворошилова вызовет немало улыбок и воспоминаний у людей, кто прошел суровую армейскую школу.

Мы были молоды и беспечны, хотели любви и еды, но жизнь засунула нас в самую глубокую задницу. Вместо любви мы получали тантрический секс с сержантами, вместо еды – похлебку на комбижире и нескончаемый бег, словно мы были кенийскими спортсменами. Но мы не унывали, приобретали новых друзей и ссорились, учились выживать и убивать. Да, в военном училище именно этому и учат, смеясь над собой и происходящим.

Служба и учеба в пограничном училище – это нескончаемая увлекательная книга. Каждый день можно писать много страниц, ничего не выдумывая и не повторяясь. Вся наша жизнь состояла из забавных случаев и тяжелых испытаний, которые слепились в единый яркий пучок воспоминаний.

Из лысых наивных болванчиков мы постепенно превращались в мужчин, набирали вес, крепчали телом и духом, несмотря на жесточайшие физические нагрузки и незамысловатое питание. Наша кожа дубела, мы твердели, как камни, становясь более выдержанными и выносливыми. СССР полноценно готовило защитников дальних рубежей нашей Родины…

I

Вернувшись отощалыми, но закаленными воробьями с Полевого учебного центра (ПУЦ), во взводах провели окончательную пертурбацию, и я, к сожалению, был вырван из знакомого коллектива и переведен для прохождения дальнейшей службы и обучения в первый взвод в первое отделение 5 роты 3 батальона. В батальоне было три учебных роты, расположенных на одном этаже, причем у «средней» 6 роты не было своей оружейки и дневального поста, что для армии было нонсенсом.

Отделением командовал сержант Кургин, типичный русский парень, коренастый, со слегка конопатыми покатыми плечами. Кургин отпахал на границе почти два года и поэтому с нескрываемой ненавистью относился к поступившим с гражданки. Многие срочники приезжали в училище просто отдохнуть и закосить перед дембелем, скоротать месяцок в комфортной обстановке без флангов и ночных тревог. Однако некоторым из халявщиков удавалось поступить в училище, несмотря на провальные экзамены.

К какой категории относился сержант Кургин, не знаю, но в училище он поступил. Арифметика его ненависти к нам, желторотикам с гражданки, была понятна: мы все или почти все будем лейтенантами пограничных войск через четыре года. Однако у командиров отделения, сержантов, к этим годам добавляется еще полтора-два года срочной службы. А это кусок юности, отданный Родине в непростых условиях, и поэтому снисхождения от них мы не ждали. Особенно яро они отыгрывались на первых двух курсах, поэтому первый курс между собой мы называли «приказано выжить» …

Считалось, что дедовщины и неуставных взаимоотношений в училище не было. Ну, это как и куда посмотреть. Дедовщина в армии – дело давнее. Она появилась в войсках аж при Петре I. В то время солдаты служили по 25 лет и постоянно воевали. Более опытные военнослужащие обучали новобранцев выжить на войне, не выбирая способов и методов. Дедовщина трансформировалась и менялась, особенно была выражена в СССР в период, когда в армию начали призывать бывших уголовников и при изменении сроков службы. Тогда в один момент оказались служащие, призванные на 5 и на 3 года во флот и 4 и 2 года в сухопутные войска. Последствия понятные.

Да и нас не били бляхами по филейной части и не проводили «разъяснительные» беседы в каптерке, но фактически мы были тощими духами в «нулевых» хэбэшках, которые попали под пресс «официальной дедовщины».

Есть такая увлекательная книжечка, почти бестселлер, утвержденная Указом Президиума Верховного Совета СССР от 30 июля 1975 года, в которой собраны уставы Вооруженных Сил СССР: Внутренней службы, Дисциплинарный, Гарнизонной и караульной службы и Строевой устав. При умелом использовании многочисленных уставов жизнь курсанта можно превратить в испанскую инквизицию. Все зависело от того, какой подход у сержанта к уставу. У нашего сержанта подход был обстоятельный с элементами легкого садизма.

– Ну что, попрыгаем? – бывало, обращался к нам сержант, и мы готовились к тупым тренировкам.

Кургин мог вечерами нас дрессировать, как Куклачев, и мы бегали тощие коты между каптеркой и кубриком, переобуваясь из сапог в тапочки и обратно. Увлеченно и многократно одевались и раздевались в темноте, когда другие отделения уже спали. После бессмысленных тренировок сержант направлял «медлительных» в помощь дневальному драить очки и писсуары, как водится, с зубной щеткой. Вся жизнь казалась катастрофой. Я всматривался в глаза сержанта и пытался найти что-то человеческое, но они были бесцветные и тусклые. Наши отношения с сержантом были похожи на неудачное химическое соединение, похожее на отраву.

В такой жесткой уставной жизни мы приближались к заветной сентябрьской присяге, которая сулила нам долгожданное увольнение…

II

Присяга, помимо бонуса в виде увольнения, предполагала еще небольшой строевой марш «коробочкой». Взводные офицеры усердствовали перед руководством батальона и училища, проводя многочисленные и искрометные тренировки на плацу.

Наш взводный, старший лейтенант Литвиненко, высокого роста, с орлиным клювом, необычно худой, разговаривая с курсантом, он закладывал руки за спину, качался на каблуках и без всяких эмоций плевался словами сверху вниз. Мне казалось, что его короткие предложения всегда носили пренебрежительный характер. За это мы ему дали нелицеприятную кличку «Клюв».

Будучи высоким нескладным юношей, я особенно страдал на строевых занятиях. Крики взводного, похожие на карканье вороны, «Петрушко, выше ногу!», «Спину ровно!», запомнились на всю жизнь. Обливаясь потом, высоко подняв голову, я «тянул ногу», громко стуча по асфальту тяжелыми сапогами.

– У меня от строевой постоянно мозоли, – говорит курсант Басурин, рассматривая свои покрасневшие пальцы