пешку, – бормочет Клюквонька. – Совсем даже напрасно вы её сюда ставите. Разве вам, Потапыч, не ясно, что я её сейчас ладьёй, а потом так, а потом сюда и… вам мат в три хода. Матюльничек классический.
– Как бы не так…
– Вы рискуете, сударь. Ой, рискуете, – шепчет Клюквонька, двигает фигуру, убегает на край поляны и кричит оттуда: – А вам шах, разлюбезный вы мой!
– А я сюда… – не торопясь переставляет фигуру Потапыч.
– Ха-ха, сказала жадная блоха! – произносит загадочную фразу заяц, хватается за голову, мычит, теребит уши и, наконец, двигает фигуру и уносится на край поляны.
– Бац! И нету вашей турочки! – И Потапыч снимает с доски фигуру.
– Стой! Как?! Почему?! – подлетает к доске Клюквонька. – Где стояла? А эта где стояла? – Клюквонька, не веря своим глазам, переводит растерянный взгляд с Потапыча на доску и обратно.
– Нечего зевать, – улыбается медведь. – Помнится, вчера вы мне лекцию прочли о вреде невнимательности.
– Как же это? – трагически шепчет раздосадованный Клюквонька и с удесятерённой сосредоточенностью впивается взглядом в доску. – Я же помню, ещё так и подумал: срочно, Клюквище, убирай отсюда туру, а то этот… этот медведь её о-бя-за-тель-но слямзит. Ну ничего, ничего, ничего… К счастью, Абу знал секреты индийских йогов, – вновь произносит загадочную фразу Клюквонька, передвигает фигуру и неуверенно, спиной вперёд и не отводя глаз от доски, бредёт к краю поляны.
– Ой! Вам… мат, – Потапыч испуганно смотрит на доску.
– Что?! – Клюквонька бросается к месту трагедии.
– Может… может, я неправильно сходил? – шепчет испуганно Потапыч.
– Правильно, – страдальчески морщится Клюквонька. – Всё правильно. Бей щелбан.
– Может, как-то… – тянет медведь.
– Что, выиграл, ещё и издеваешься? Да?
Потапыч осторожно коснулся пальцем заячьей головы – Клюквонька кубарем полетел в траву.
– Ага! – вскакивая, закричал Клюквонька. – Так вот ты как! Вот как с тобой играть! Я ему щелбанюньчик, а он! А он мне – щелбанище! – И Клюквонька бросился прочь с поляны…
– Эх, надо же так опростоволоситься… – бормочет Потапыч, собирая фигуры. – С кем теперь играть в шахматы? Никто же не умеет. Надо ж было так нечаянно выиграть! Эх!
Собрав шахматы, медведь уходит, и становится тихо. Лишь кукушка кукует. Придётся теперь считать её куки. Примета такая: сколько куков насчитаешь, столько и жить…
Раз, два, три, четыре… пятнадцать, шестнадцать… сорок восемь… семьдесят девять… триста четырнадцать… Тьфу! Не знаю, как у вас, а у нас кукушки очень человеколюбивые. Поэтому я этот свой рассказ о Клюквоньке и Потапыче заканчиваю, а вы, если желаете свой век в точности знать, считайте себе на здоровье дальше кукушкины куки…
Панацея
Тем же распахучим чудесным вечером заяц Говорулька наткнулся на краю курчавой просеки на волчище Фадея. – Вы?! – встрепенулось волчище и, схватившись за нижнюю челюсть, простонало: – Мне видеть вас нехорошо. – Я тоже не в восторге, – парировал Говорулька, на всякий – непредвиденный – случай отодвигаясь подальше. – Что, зубы болят? Нужно было диету блюсти. – Я блюл! – вскричал Фадей и взмолился: – Доктор, только на вас моя надежда! – Да я не доктор! У меня нет диплома. Ну сколько повторять? Я вам не панацея, – разволновался Говорулька. – Цепенею! Доктор, уже цепенею! – всхлипнуло волчище. – О! Как я цепенею, кто бы знал! Ночами напролёт, доктор, лежу в полном оцепенении. Шевельнуться боюсь из-за зуба. Верите? – Тьфу! Ну ладно, ладно… Зубы, говорите? – сжалился Говорулька и, как положено доктору, многозначительно потёр руки. Это, в сущности, безвредное движение насторожило Фадея. Наслышанный о методах доктора Говорульки, он просто на глазах стал терять веру в благополучный исход лечения. – Но вы же гуманный? – вопрошало поскучневшее волчище. – Напугать бы тебя… – вместо ответа проворчал Говорулька. – Только как это сделать? Каким образом? А? Или уж оставить как есть? А? – Напугать! – схватился за челюсть Фадей. – Вы меня не знаете, я та-а-ак пугаюсь! Говорулька извлёк верёвку и привязал к больному зубу волка. Другой её конец доктор привязал к осине. – А это не больно? – настороженно наблюдая за приготовлениями, поинтересовался Фадей. – Не больно, но очень страшно. И чем страшнее, тем безболезненнее, – объяснил Говорулька, оглядываясь по сторонам. Не найдя подходящего инструмента, заяц вдруг плюхнулся на землю и пополз к пациенту, ужасно извиваясь всем телом, шипя и ощупывая листья высунутым языком, словно какая-нибудь змея. – Что это… было? – вместо того чтоб пугаться, спросило волчище. – Змея… – поднимаясь с земли, объяснил доктор. – Да. Действительно, как-то неубедительно получилось. Ползаешь тут на брюхе перед всякими волками, изображаешь непонятно что… – пробормотал Говорулька и, преображаясь, вцепился в попятившегося Фадея: – А вы ведь дикая собака! А?! Не слышу! – Дикая, – неуверенно промямлил Фадей. – Ага! – подпрыгнул Говорулька. – А её так просто не испугаешь, собаку дикую! – доктор бросился в кусты и через мгновение вылетел оттуда с огромной дубиной в руках. – А вот и лекарство! Ну?! Лечиться будем? – поднял над головой дубину доктор. – Ма! – Фадей отпрянул. Верёвка выдернула зуб, но волчище этого даже не заметило. Оно мчалось по лесу, забрасывая за уши задние ноги. За ним с дубиной бежал Говорулька. К счастью для волка, в это время по лесу бродил печальный хвастливый заяц Кеша. После происшествия с очками Потапыча Кеша начал шепелявить. Заметив так кстати подвернувшегося Говорульку, Кеша не раздумывая бросился ему наперерез. – Доктор! Мне только вас не хватало! – Что? – всё ещё держа над головой дубину, остановился запыхавшийся Говорулька. – Вам тоже лечиться? – Тоже, – глупо улыбнулся Кеша. – От фепелявости. Жизнь Кеше спасла врождённая изумительная прыгучесть. Дубина доктора опустилась, но Кеши рядом с Говорулькой уже не было. Сминая невысокие кусты, Кеша летел через лес с вытаращенными от ужаса глазами и развевающимися по ветру ушами. Зато шепелявость покинула хвастливого зайца… Оставшийся в одиночестве доктор опустил дубину и задумчиво почесал затылок: – И кто сказал, что в мире не существует панацеи? И расхохотался. Вот такое тонкое чувство юмора у наших зайцев…