Он склонился над земляком:

— Что с тобой, друг?

Мертвенное лицо парня перекосилось от боли. На секунду открыв глаза, он посмотрел на Оника:

— Ой, живот, живот!.. О-о-о! О-о-о!..

Около больного, прикусив губу, сидел смуглый горбоносый парень. Оник, решив, что это тоже земляк, спросил по-армянски:

— Чем он отравился?

Парень оказался грузином.

— Кто его знает! — сказал он по-русски. — Мы только тут познакомились. Это ваш ереванец, по фамилии Адоян. В селе он поднял консервную банку с остатками рыбы, съел…

— Нет ли тут среди нас врача?

— Врача?.. Может, профессора хочешь? — ехидно ухмыльнулся вынырнувший из толпы Бакенбард.

Оник беспомощно смотрел на земляка, мучившегося в корчах на полу. Толпа любопытных росла. И вдруг, расталкивая ее, кто-то с криком бросился к больному. Это был Гарник.

— Ваан! Ваан! — повторял он, стиснув ладонями лицо больного. — Что с тобой, Ваан?.. Откуда ты? Ваан, родной, посмотри: это я, Гарник… твой брат…

Подняв голову Ваана, он целовал его лоб, щеки. Казалось, это привело в себя больного. Широко открытыми глазами он посмотрел в лицо Гарника, прохрипев:

— Брат… умираю…

Еле сдерживая слезы, Гарник расспрашивал брата:

— Что с тобой? Ты ранен, Ваан? Как же это я тебя не видел?.. Когда ты сюда попал? Скажи, что с тобой?..

Больной неверным языком повторил то, что Оник уже слышал от грузина, добавив:

— Я ранен… вот в плечо… Но рана — ничего… Живот меня мучает! Ой, ой, не могу!..

Он задыхался, скрипя зубами, и в его глазах, когда он их открывал, чтобы проверить — тут ли его брат, мелькало выражение смертельной муки.

— Воды! Хоть каплю воды!.. — просил он.

— Воды! — Гарник оглядел стоявших вокруг пленных.

— Воды! — выкрикнул Оник.

Воды не было. Вода могла быть только там, за стеной сарая. Но, может, найдется глоток у кого-либо из пленных? Оник обошел хлев, — он умолял, просил, требовал и вернулся ни с чем.

— Нет воды… Эх, хоть бы корку арбуза!..

Ваан начал бредить. Должно быть, услышав про арбуз, он все бормотал про себя:

— Арбуз… арбуз… арбуз…

Брат положил его голову к себе на колени и в отчаянии спросил:

— Что же делать, ребята?!

Все молчали. Да и что можно было ответить?

Неожиданно к больному подошел пожилой, заросший черной бородой человек. Опустившись на колени возле него, он тихо спросил Гарника:

— Давно ли отравился?

— Говорят, сегодня, — сказал тот. И, поняв, что облегчить страдания брата он не в силах, беззвучно разрыдался.

Бородатый человек, взяв руку больного, проверял пульс.

Сгрудившиеся вокруг солдаты решили, что пришел врач и терпеливо ждали, что он скажет.

— Что, комиссар, врачеванием решил заняться?.. — послышалось вдруг. — Ты, оказывается, не только по политической части…

Это был Бакенбард.

Симпатичное лицо человека, державшего руку Ваана, было хмурым. Теперь оно сразу потемнело. Не глядя в сторону Бакенбарда, он осторожно опустил руку больного и сказал:

— Состояние у парня очень тяжелое…

— Не валяй дурака, комиссар!

Обернувшись на голос Бакенбарда, Оник увидел, как стоявший поблизости невысокий черноволосый парень поддал Бакенбарду́ в подбородок. Тот щелкнул зубами. На губах, из прикушенного языка, показалась кровь. Бакенбард отшатнулся, заслоняя лицо руками, замычал. Парень замахнулся снова, но комиссар на этот раз удержал его:

— Размик, ты с ума сошел?..

Кто-то из пленных выкрикнул:

— Держите этого черного дьявола!.. Нашел место драться!

— Ничего, он еще пожалеет! — зловеще сказал Бакенбард, предусмотрительно отходя в сторону. Размик опять было ринулся на него:

— У, гад!

— Брось ты петушиться! — оттащили его.

Подошел Великанов. Оник рассказал ему, что тут произошло.

— Вот так встретились братья! — подивился Иван. — Да, всякое бывает!.. А я, кажись, заснул там… Неужели ничем нельзя ему помочь? — посмотрел он на больного.

— Даже воды нет…

— А что сделаешь?

— Черт бы их взял!..

Ужасно было чувствовать полное свое бессилие перед костлявой рукой смерти.

3

Мучения Ваана не прекращались. Но даже будучи в полубредовом состоянии, он все же продолжал разговор с братом.

Полтора года они не виделись. Ваан служил в Новочеркасске. В одном из последних писем он сообщал, что произведен в младшие лейтенанты, и ему обещают недолгий отпуск. Ваан собирался навестить родных. «Вот было бы хорошо, — писал он, — если б и ты, Гарник, приехал. Кутнули бы мы с тобой!..»

Но Гарник не мог приехать: ему оставалось всего три месяца до окончания службы. Он лишь обещал непременно заглянуть в Новочеркасск после демобилизации.

И вот где привела судьба им встретиться… Гарник не помнил, когда он плакал до этого. Но здесь он не мог удержать своих слез. Оказавшись в плену, он не раз думал о родителях. Тяжело им будет узнать об этом! Но слава богу, он не один у них — вернется с войны Ваан, облегчит горе матери и отца… Мог ли Гарник предполагать, что встретит брата здесь и в столь ужасном положении?.. Больше тысячи человек было в этом хлеву. И никто из них не мог помочь его брату. Усталые, измученные, бесправные люди — в самом деле, чем они могли помочь? А состояние Ваана между тем все ухудшалось. Лихорадочно сжимая руку Гарника, он еще успел сказать:

— Брат, брат-джан… видно я умру здесь… Матери и отцу ничего не говори. Ах, Шушик, дорогая сестричка!.. Твой брат… твой брат…

Было трудно понять, в сознании он или бредит.

Отчаявшийся Гарник сказал Онику:

— Я постучу в дверь — может, откроют. Попрошу глоток воды.

Пожилой солдат, сидевший неподалеку, мрачно предостерег:

— Не вздумай сделать такую глупость, парень! — Они твоего брата и тебя с ним заживо отправят на тот свет. Сам понимаешь, — мы не в госпитале. Они заперли нас здесь на ночь, чтоб передохнуть самим. Тут нет доктора… А ежели часовой откроет дверь, то, узнав в чем дело, вытащит твоего брата и… в общем, ты его больше не увидишь. Впрочем, поступай, как хочешь, я свое сказал.

И другие пленные отговаривали:

— Разве не видел, что они делают с отставшими? — сказал солдат с коричневой от засохшей крови повязкой на лбу.

В хлеву уже было темно. Люди укладывались спать, кто как мог.

Оник и Великанов перебрались к Гарнику.

Ваан сдавленно-тяжело дышал, он уже не бредил. Гарник ощупал покрытый холодной испариной лоб брата.

— Ну как, Ваан? — спросил он. — Полегче?

Ваан не отвечал. Опытные люди догадались бы, что больной доживает свои последние часы. Но Гарник не подозревал этого. Он решил, что боли, видимо,