не разжевывая, становится еще вкуснее. – Рот наполнился слюной, я поспешила сменить тему. – Там вас считают богами. Молятся вам. Думают, если быть откровенными на исповеди, вы исполните их просьбы. Вы исполняете? Все их молитвы о воде – так что вряд ли.

Не хами.

– Меня они не боялись. Может, не поверили. Или им достаточно своих страхов. Прыгун – так они его называют. Я слышала – каждую ночь – пружинистые шаги – тук-тук-тук – как мяч скачет по коридору. И дыхание – свистящее, тонкое, будто воздух выходит из резиновой куклы. – Что еще? – Я пойду вниз: монахи предупреждали, дальше Лепрозорий, и я совру, если скажу, что совсем не боюсь, но делать нечего. В Лепрозории есть Лифт. Или был. Или это сказки – надо проверить.

Если впереди хотя бы три-четыре мертвых этажа, Лепрозория мне не видать. Вода нужна позарез.

– Он идет за мной. – Заинтересуй, добавь интриги, заставь переживать за себя, и, может, завтра тебя ждет целая цистерна. Такое бывало не раз. – Прыгун, Жонглер, Кукольник, Плакса – на этажах всегда придумывают имена чудовищам. Моего зовут Крысиный Король. Я чувствую его – слишком близко – порой волосы на затылке шевелятся, по спине бегут мурашки. Наверное, в те моменты он становится на след – втягивает мой запах семью носами на семи головах. Рано или поздно он меня догонит, какой бы быстрой я не была. – Покажи храбрость. Им нравятся отважные. – Пусть приходит. – Я достала топор и крутанула им в воздухе. Закат сверкнул свежей кровью на лезвии. – Я готова, – соврала я. – И нашу встречу он не переживет. Глазок, ослепительно сверкнув напоследок, погас.

Я еще долго стояла напротив портрета, с топором в опущенной руке. Может, я и выторговала воды, но что отдам взамен? С Них станется устроить мне встречу с Крысиным Королем – да хоть в эту же минуту. Раз я «готова». Я села на диван, положила топор на колени и вытерла вспотевшие ладони о штанины. Хотелось разрыдаться – здесь, в темной, пустой, пропахшей кислым забвением комнате, – от одиночества, от бессилия, от жалости к себе, от страха; хотелось свернуться калачиком на провонявшем безумием диване и сдаться – сразу всем врагам – Им, Крысиному Королю, жажде, голоду, Башне, ее бессчетным лестницам, которые, я была уверена в ту минуту, никогда не выведут на свободу. Да, пусть приходит. Пусть убьет меня, и дело с концом. Как я устала. Невыносимо. Я чувствовала – физически – как растет во мне отчаянье – будто дурная ползучая трава заполняет тело изнутри – из центра груди к сердцу, рукам, мозгу – вытесняя другие чувства, ломая рассудок, подчиняя себе целиком. Показалось, я слышу пение – двести сорок два дня назад оно сплеталось с криками людей на Фабрике, когда Крысиный Король вышел на жатву. Но, разумеется, показалось.

Топор я не убрала. Лежала с закрытыми – и сухими – глазами и думала о Библиотеках. Не зря они так часто попадаются. Порой Они давали подсказки, если ты Им нравишься. Порой просто мучили. Что на этот раз? Достойна Ариадна помощи или давно надоела ее безликим зрителям? Стоит однажды прислушаться к бормотанию – как не хотелось бы забыть, что ряды человеческих голов на полках в принципе существуют.

Мне снились липкие, как паутина, сны – ряды дверей и мертвецы за ними, играющие на сломанных инструментах – сорванные струны скребли о грифы, флейты сипели, смычки елозили по пустым ладам, вместе получалась отвратительная скрипучая какофония, но я знала, какую песню они играют. Проснулась я мокрая от пота, дрожащая в холоде и мраке.

Раздался шелест – комод у двери сдвинулся. Я вскочила на ноги, подхватила рюкзак, просунула руки в лямки. Удобнее перехватила топор. Комод пододвинулся еще немного, покачнулся и с грохотом упал на пол. В проеме появилась рука. Человеческая.

II. Крысиный Король

Этажи рождают монстров.

Люди дают им имена.

Моего зовут Крысиный Король.

Семь мышиных голов. Тринадцать налитых яростью глаз – должно быть четырнадцать, но один – черная рана, провал глазницы, полный запекшейся крови. Хвосты его – клубок змей, навсегда переплетенных меж собой.

Двести сорок два дня назад он пел, когда вышел на жатву.

Выжила я одна – из всех, кто был на Фабрике.

Помнить – хуже всего. Память – как гвоздь, забитый прямо в сердце, – больно при каждом ударе. Вот я лежу на нашей с Бертом постели, моя рука на его груди поднимается и опускается в такт его дыханию. Вот его кровь выплескивается на меня – будто морская волна окатывает – на лицо, шею, грудь, попадает в рот. Ее вкус – жженая медь, приправленная страхом и смертью. И крики, крики.

Крысиный Король пел. Крысиный Король ликовал.

Крысиный Король искал себе Королеву.

Потом люди дадут ей имя.

Ариадна.

III. Лепрозорий

– Лифт? – Руки, забинтованные от локтей до кончиков пальцев, – вот и все, что белый халат, похожий больше на кимоно, чем на больничную одежду, оставлял открытым. Из-под капюшона торчали подбородок и тонкие, все в язвах, губы, остальное прятала тень. Я поборола желание взглянуть на лицо – вряд ли мне понравится то, что увижу. – Я могу отвести к Лифту.

Я переглянулась с Рихардом и Игорем. Лифт существует – я надеялась, но до конца не верила.

В Лепрозории было мало людей – около пяти десятков. В комнате, где мы разговаривали, никто не жил.

Человек-в-капюшоне сидел на железной кровати без матраса, мы трое стояли напротив. Свет из закрытого жалюзи окна падал на пол, стены и его халат четкими белыми полосами.

– А взамен? – прямо спросила я. В Башне ничего не дается просто так.

– Не знаю, Ариадна. Я должен посоветоваться со своими людьми. – От него пахло болезнью: сопрелой кожей, кровью и горько – лекарствами. Сиренью – сильно, перебивая другие запахи.

– У вас почти нет воды, – вступил Игорь. – Мы знаем, где найти дикий источник. – Рихард болезненно скривился – мол, обмен неравноценный – но Игорь не обратил внимания.

– Нам не нужен источник, железнодорожник. – Человек-в-капюшоне встал с кровати – пружины скрипнули, распрямляясь. – Тебе тоже нечего предложить, монах. – Голова повернулась к Рихарду. – Но не тебе, Ариадна. Может быть. – С этими словами он вышел.

Рихард и Игорь, монах и железнодорожник, посмотрели на меня с одинаковым выражением растерянности на лицах. Я вспомнила нашу первую встречу три недели назад – в комнате с костями и разбитым фортепиано.

Они никого не ожидали найти внутри.

– Беженка? – удивился мужчина чуть старше меня в синей куртке и штанах –форменного кроя, без знаков различия – так одеваются на Железной Дороге. – Не бойся, – добавил он, заметив топор. – Мы не злодеи. Переночуем и уйдем. Убери железку.

Второй, одетый в черную сутану Монастыря, молчал. Первый говорил, что они не