– Хорошо, Захар, спасибо, – раздраженно в сторону ответил барин.
Слуга неповоротливо развернулся и пошел к двери.
– Постой, Захар, скажи, а никто меня не спрашивал?
– Это, верно, когда вы в Трактире ужинать изволили?
–Ну, да! – раздраженно и раскрасневшись ответил Василий Игнатьевич, припомнив, сколько рублей он вчера просадил, – отвечай же, не справлялся ли кто обо мне?
Захар задумался, будто восстанавливал в памяти видеоархив вчерашнего вечера.
– Ну, из знакомых, стало быть, никто носу не казал. Был заезжий один, да шулер какой-то, прогнал окаянного, чтоб не баламутил, – парень махнул рукой.
Василий Игнатьевич заинтересованно посмотрел на своего слугу, сел опять за письменный стол, закинув нога на ногу, он стал набивать трубку табаком.
– А что, любезный, хотел тот персонаж?
– Дек, Барин, говорит, души хочу, мертвые говорит, купить. Я и слушать не стал, по тому, как, думаю, вот дикий человек, без царя в голове и святости!
Барин, вдруг, побледнел в лице, замер на месте, что даже дым из раскрученной трубки еле-еле представлял из себя слабую серую нить.
– Скажи, дубина, у шулера не Чичиков фамилия ли была?
– Дек, барин, не припомню, может и Чичиков, помню, что представился, что прочирикал что-то: тихо, непонятно…
Василием Игнатовичем вдруг овладело огромное желание огреть Захара по голове так, чтобы он не умел боле думать без разрешения. Остановило его только необходимость встать для этого на табурет, как минимум, это снижало угрозу от его персоны, как максимум – Захар знает, что шею свернуть можно не только хряку.
– Друг мой, будь добр, разузнай, голубчик, где остановился незнакомец. Как найдёшь, кланяйся от меня, скажи, мол, зову отобедать, все понял?
– Как не понять-то? Но, барин, коль конфуз опять сыщите, уж меня не зовите. – Захар направился на выход.
– Пошёл вон, совсем страх потерял! – Василий Игнатьевич бросил тапок в сторону слуги, но предварительно дождался, чтоб тот покинул комнату.
***
Тот самый Чичиков находился в прескверном настроении. Проехав больше восьмисот вёрст до захолустного городишки П. для оговорённой письменно встречи, меньше всего он хотел быть обруганным неотесанным дворовым.
День близился к вечеру, трактир, в котором пришлось остановиться Чичикову, наполнялся завсегдатаями различных мастей. За время своих странствий Павел Иванович не мало повидал таких заведений, так, что тошнило от одинаково неприятного запаха каждого полового. От неприятных мыслей его отвлек чей-то крик:
– Самосвистов, собака, ты, облезлая! Опять ты здесь помещение портишь?!
Невысокий мужичонка с вытянутым лицом неправильно перекрестился и втянул шею:
– Князь, что ж вы пачкаетесь по трактирам-то? Как можно… – договорить ему не дала рука, сжавшая предплечье, как мягкую игрушку.
– Я вот сейчас рюмашку вот эту, что ты в ручонке жмешь в ноздри замаслю. Почему, скажи, меня опять супруга твоя просит управу на тебя, блоха крысиная, найти?!
Суть потасовки большинству присутствующих была ясна, но не Чичикову, который был не то, что удивлен, но скорее заинтересован в происходящем из-за собственной скуки. И пока Самосвистов протирал лицом стол по воле Князя, Чичиков решил вмешаться, предчувствию выгоды он доверял.
– Позвольте, господа, нельзя ли урегулировать сей конфликт более современно?
Поглощенный процессом воспитания Самосвистова, Князь не сразу замечет Павла Ивановича: «С кем имею… не замечаешь трезвлю человека семейного?»
– Павел Иванович Чичиков, будьте добры! Простите мне мою натуру, но уж больно обидно за него, чем он так виновен?
– Федор Михайлович Апраксин – Генерал-губернатор, – он поменял правую руку, которой знакомил несчастного пьянчужку с текстурами стола на левую, и протянул её Чичикову, – а виновен этот примечательный помещик тем, что позорит сословие и разрушает устои семейные.
– Йа нифагда, фто, вы, князь! – Самосвистов попытался возразить прижатым ртом, князь чуть поднял его за шкирку.
– Что, что ты декламируешь?
– Я говорю, уж сохранность семьи-то для меня священна, боже упаси. А пью-то, тьфу, все не нарушая указ!
Князь опешив, не сразу нашел слова.
– Нет, вы послушайте эту адвокатскую плешь! В портках по площади бегать, да гусей воровать тебе тоже закон не запрещает? А, вы, – повысив тон, обратился Апраксин к Павлу Ивановичу, – ещё защищать тянетесь?!
– Пожалуй, ему просто не помогут ваши нравоучения, со всем уважением, Федор Михайлович, тратите вы драгоценнейшие силы моральные, – подмаслил Чичиков.
Князь отпустил Самосвистова: «Ступай живо домой, да не сворачивай!»
Зеваки, наблюдавшие привычные сцены, уже разбрелись и продолжили трапезничать. Самосвистов неуверенно побрел на выход, бурча себе под нос.
– Павел Иванович, значит? Посидим, что-ли, познакомлюсь с новым человеком в моих краях.
– Конечно, князь, прошу, – он последовал за свой стол.
Половой принёс князю его любимую копчённую буженину, нашпигованную чесночком. От предложения Чичикова принять сто грамм, Фёдор Михайлович отказался. Тем не менее, легкий разговор завязался.
– Так, что ж, вы, здесь путешествуете?
– Земля, Фёдор Михайлович, ищу вот места, захудалые поместья… Хочу улучшать, знаете ли, места русские, – мастерски врать наш герой умел…
– Вот это похвально, мил друг, похвально. Земли то вот есть, а хозяев толковых не боле четырёх по округе наберу. Вам надо непременно на вечер сходить… Ныне Печерский даёт, я вас представлю. Толковый человек, он вам все растолкует.
– Фёдор Михайлович, вот так удача мне с вами!
В тот самый момент заходит в трактир Захар. Он по-простому так обращается к Чичикову, прямо говоря, что, мол ждет его барин завтра на обед. Чичиков благодарит его, вытирая испарину на лбу от мысли, что Захар как-то обмолвится о целях его визита. Но Захару и дела не было.
На следующий день Чичиков направлялся на встречу с держателем пансиона. Он был доволен собой: за первый день пребывания, он завел полезные знакомства и был уверен, что приобретет много мертвых душ у Василия Игнатьевича.
***
На этом лиричном моменте Матфей Константиновский начал клевать носом. Он попросил своего помощника написать записку Гоголю, со словами,