звонко перемалывала леденец. Пустые глаза устремились в прошлое. Он был не здесь. Гнетущая вязкая тишина сводила Леймана с ума.

– Что произошло дальше? – спросил он, хотя уже на середине беседы вспомнил это убийство. О нём писали все газеты штата и даже некоторые журналы Нью-Йорка.

– Я выставил деревянные колья. Их наконечники были остры, как лезвия швейцарских ножей. Пришлось вытачивать их, как умалишённому, две недели. И в довесок я смазал их ядом кураре. Знаете, что это?

– Первый раз слышу.

– О, это прекрасная вещица. Мне доставили её прямиком из Амазонки. Яд древних индейцев. Он помогал в охоте. Было достаточно пустякового пореза, чтобы мелкое животное погибало. При этом яд совершенно не портил пищу, напротив, – мясо становилось нежнее и богаче. Но тут я зелья не жалел. Ох, если бы я случайно порезался в своём гараже! Представляете озадаченные лица копов, которые бы ночами не спали, пытаясь понять, что такого удумала жертва! Пики стояли плотно, как терракотовые воины. Один к одному. Идеальный отряд смерти. Но тут встала проблема, которая могла погубить всё мероприятие. Дождь лил как из ведра. И мой тонкий слой из плёнки, припорошённый землёй, мог не дождаться Джорджа и обрушиться вниз. Я уже стал думать, чтобы оставить яму, вернуть колья в фургон и выбрать другой день. Но знаете что?

– Что?

– Стоило мне взглянуть на небо, как ливень прекратился. Одним взмахом! Можете себе представить? Доктор, вверите в знамения?

– Есть такой термин парейдолия. Это когда мозг пытается создать образ из хаотичных и ничего не значащих объектов. Например, когда на поверхности Марса мы видим лик человека. Мозг сам пытается создать то, что ему близко. К знамениям у меня примерно такое же отношение.

– Вы, вероятно, чертовски скучно живёте, доктор! Но факт остаётся фактом. Дождь по мановению волшебной палочки прекратился. Полиэтилен был застелен. Ловушка ждала свою жертву. Я дождался пяти тридцати и быстро откинул часть забора со стороны, откуда Джордж должен был вбежать, и уехал домой.

– Мог ли в неё попасть кто-то другой?

– Погрешность была незначительная. С такой погодой и в такое время парк был всегда пуст.

– Как вы узнали, что в итоге всё получилось?

– Ждать было мучительно тяжело. Хотелось самому прикинуться бегуном и направиться туда, но я понимал, что могу привлечь внимание. Поэтому сидел дома. Включил телевизор, радио, открыл интернет и ждал новостей. Однако вскоре позвонила моя девушка. Разрываясь от всхлипов, она выговорила, что Джордж погиб. И вот здесь я с собой не совладал! От детской воспламеняющей радости я вскочил с дивана, тут же выключил телевизор, радио и ответил, мол, вот видишь, не всегда спорт продлевает жизнь. Из трубки раздался нечеловеческий рык, отчего я аж вздрогнул. Звонок оборвался. Больше я её никогда не видел.

– В итоге ничего, получается, не вышло? Девушка от вас ушла.

– Ошибаетесь. Об убийстве заговорили повсюду. Я опустил на землю этих бессмысленно шаркающих ножками зазнаек. Приобрёл я гораздо больше, чем потерял.

– Что же вы приобрели?

– Чувство того, что я могу! Могу вычистить от мусора не только свой дом, но и двор, квартал, штат, а может, и всю страну.

– Но люди продолжают бегать.

– И пусть. Я же боролся с другим.

Лейман задумался. События того октября он помнил смутно. Но первая полоса местной газеты неожиданно всплыла в подсознании и застелила глаза. Обрывки новостей, всколыхнувших штат, будто стал монотонно начитывать сухой старческий голос. Джордж упал на копья всем телом. Одно копьё попало точно в глаз и, согласно экспертизе, дошло до затылка, другое – застряло между рёбер, успев пробить лёгкое, третий терракотовый воин проткнул насквозь правую ладонь, четвертая пика вонзилась в пах, последняя – вошла в бедро, по пути повредив артерию. Амазонский яд так и не понадобился. Джордж умер почти мгновенно. Наткнулся на жертву другой бегун примерно через полчаса. На фотографиях жертва будто застыла в полёте или прилегла отдохнуть. Но это только если смотреть сверху. Снизу, как рассказывали ошарашенные полицейские, грязь смешивалась с экскрементами, кровью. Над трупом жужжали гигантские мухи. Часть деревянных копий окрасилась в тёмно-коричневый цвет, на лице жертвы застыла гримаса ледяного ужаса, из приоткрытого рта, словно из колокола, свисал обмякший бледный язык, единственный уцелевший глаз излучал тот стремительный холодный испуг, который, видимо, не успел заставить Джорджа закричать или даже простонать.

– Возник один вопрос.

– Прошу вас, – Пит сверкнул белыми, как январский снег, зубами.

– Зачем вы здесь, если вы не сожалеете?

– Вдруг я в чём-то ошибаюсь. Людям же свойственно ошибаться, – спокойно ответил пациент.

– Тогда ещё один, и мы закончим на сегодня наш сеанс. Вы видели фотографии, которые распространялись в сети и газетах?

– Да, конечно.

– Что вы чувствовали?

Уголки губ Пита поползли наверх.

– От вас ничего не утаишь, доктор. Хорошо, что я всё-таки пришёл, – Эвридж громко выдохнул и закинул ногу на ногу, – у меня была эрекция. Мне даже не надо было расстёгивать ширинку. Я кончил.

– Наше время истекло, Пит. Работы, я думаю, вы сами понимаете, очень много. Я проанализирую нашу беседу. К следующей неделе буду глубже пробираться в вашу историю и прорабатывать методы разрешения проблемы, – Лейман говорил сбивчиво, даже нервно. Он чувствовал, что его уши горели. Ему хотелось поскорее избавиться от гостя.

– Как скажете, доктор, как скажете, – ответил протяжно Пит, поднялся с кресла, крепко пожал руку Лейману и удалился из кабинета.

Глава 2

Следующие три ночи Лейман с трудом мог уснуть. Он горстями закидывал в себя снотворное, но ничего, кроме головокружения и тошноты, не получал. А если и засыпал, то видел сны настолько жуткие и кровожадные, что тут же вскакивал, менял мокрые простыни, пижаму, выпивал стакан воды, и всё повторялось вновь.

Последнее сновидение заставило доктора даже разрыдаться, как только он поднялся с кровати. Он видел себя лет десяти. В те годы у него были неуправляемые волосы цвета соломы, а лицо было густо усыпано яркими веснушками. Он гулял по заброшенному полю, что ширилось сразу за железной дорогой. На идеально голубом небе оранжевым штампом над головой светило тёплое солнце. Здесь часто шатались мальчишки, любившие наблюдать за железными гусеницами поездов. Кто-то подбрасывал камни или монеты под проносящиеся составы. Те, кому надо было поддерживать свой статус хулигана, часто спускали штаны напоказ проезжающим мимо пассажирам. Во сне доктор Лейман (а тогда просто Билли) гулял в одиночку, напевая под нос любимую песню «Моя милая малышка». Внезапно