Плеснул им в миски еще похлебки.

— Куда в тебя столько влезает, Ун? Ты что, еще растешь, кобыляка?

Завилял хвостищем своим.

Летом с этим хвостищем — хоть ложись и помирай. Вечно ухитрится дрянь какую подцепить — от репьев до, извините… Впрочем, если вываляется, то одним хвостом дело не обойдется. Малыш всегда последователен.

— Давайте-ка, псы, сеть подберем. Чтобы тварь удержала.

Выволок я из сеней охотничье свое снаряжение. Ун решил, что это новая игра такая — взвизгнул, припал на передние, рявкнул радостно.

— Прекрати, парень. Тебе бы все бирюльки.

Хорошо б поставить побольше, в разных местах. Да хлипкие они все — на зайца, ну, на лисицу… Вот, эта сгодится. Достаточно прочная. Сдается мне, она вообще рыболовная, сеть эта. Мне ее, помнится, всучили в городе Канаоне. Да, четыре года назад. На кой дьявол я ее купил? Для объема, не иначе. Мне ведь были нужны набитые сумы… Точно, рыболовная. О, а вот и еще одна. И еще. Ну, приятель, ты и транжира.

Срезать, что ли, поплавки и грузила? А, и так сойдет. Скажу — амулеты заговоренные. Тварь все-таки… Да, пригодились сеточки. Каждая сома удержит, что им какая-то нечисть кадакарская.

Между прочим, ентот Кайд ихний хваленый, коли уж в «таких делах понимает», мог бы и — того, сам «богоугодное дело» совершить. Словил бы исчадье адское, либо изгнал — а то сплел бы из железок своих сеть противотварскую — они ж все железо на дух не переносят, разные там оборотни… Так нет же — Сыча-простофилю за жалкие шесть гривен подрядили. А ежели нечисть Сыча слопает, никто плакать не станет.

Шиш тебе, дружище Кайд. Хрен собачий. Вот назло тебе поймаю. Сам. Ужо с тобой славу делить не намерен. Так-то.

Альсарена Треверра

— Профанация, — проворчала Леттиса, открывая глаза, — Знал бы кто из старших, что я, без пяти минут выпускница Бессмарага занимаюсь отслеживанием Тени какой то обжорной скотинки!

— Так что скотинка-то? — перебила я.

Но Летте хотелось еще поворчать. Она всегда ворчала на испытаниях.

— Скотинка в своем скотинском раю, как ты того добивалась. Не знаю, что ей там мерещится, должно быть, целый океан помоев и стада розовых хрюшек, жаждущих любви…

— По-моему, он слишком долго спит, — скептически заметила Ильдир, — Уже полчетверти.

Я поглядела через загородку на растянувшегося в соломе кабанчика. Он сопел, нежно похрюкивал и перебирал копытцами. Ему явно что-то снилось. Какая-то недоступная нашему пониманию прекрасная свинячья мечта.

Ильдир перегнулась через загородку и ткнула кабанчика рукояткой навозных вил. Тот издал вздох совершеннейшего удовлетворения.

Летта встала с мешков и отряхнула овсяную шелуху со своего форменного марантинского плаща.

— Оставь, Иль. Пусть себе дрыхнет. Он здоровей здорового. Пойдем, алхимик.

Алхимик — это еще ничего. Ильдир, например, время от времени интересуется, нет ли у меня в роду арваранов, славящихся немыслимым для остальных смертных талантом составлять всяческие таинственные зелья. Отсутствие у меня хвоста, гребня и когтей, а также недостаток роста Ильдир не смущают.

Поначалу я еще пыталась осадить ее, простолюдинку, дочь ингских рыбаков. Теперь же, два с лишним года спустя, я отучилась от высокомерия. У марантин ценятся лишь талант и трудолюбие, а родословные никого не интересуют.

Мы вышли на свежий воздух и вынесли фонарь. Уже совсем стемнело. С востока, с вершин хребта Алхари, снежной лавиной накатывались тучи. Навершие монастырской колокольни — раскрытый, как ладонь, каштановый лист — царапало их отвисшие, набитые ледяной кашей животы. Из прорех редкими струйками сыпалась белесая колкая крупа. Последний месяц снежных гроз — февраль.

Мы двинулись домой. Мимо барака для рабочих, мимо огородов, мимо огромного приземистого здания больницы, мимо церковки с колокольней — к жилым корпусам, примыкающим к слепой наружней стене.

Здесь, в Бессмараге, всего два жилых корпуса. Один, поменьше, где обитает мать настоятельница и старшие сестры, и другой, большой, где живут послушницы и младшие сестры, то есть те, что готовятся уйти в мир, вроде Леттисы и Ильдир. Там же есть несколько комнат для гостей. В одной из них некоторое время по приезде жила я, но еще прошлой зимой переехала к девочкам. Ради экономии дров, но на самом деле — ради общества.

Мы не успели подняться к себе, как на колокольне два раза звякнуло. Вечерняя молитва. Леттиса чертыхнулась.

— Ну вот, — сказала она, — Все из-за тебя и из-за твоих внеочередных испытаний. Сейчас бы помыться да чаю горячего… Вся хлевом пропахла.

Ильдир потянула ее за рукав. Мимо уже спускались девушки и женщины в черных марантинских плащах, прикрывая полами мигающие фонари. Одна из них махнула рукой:

— Эй, подруги! Что это вас в трапезной не было?

— Благодарим, мы уже пообедали, — съязвила Леттиса.

На самом деле Летта просто дулась на меня за то, что им, младшим сестрам, надо идти и отсиживать положенное время в продуваемом сквозняками храме, а я имела полное право помолиться у себя в комнате, и она прекрасно знала, что молиться я не стану, а завернусь в одеяло и буду гонять чаи в свое удовольствие.

Я снисходительно пообещала:

— Вернетесь — будет вам по кружке чаю с медом.

— Смотри, не намешай туда свинячьего зелья, — фыркнула Леттиса, и они с Ильдир удалились.

Поднявшись в комнату, я сделала именно то, о чем мечтала моя соседка. Переобулась, умылась, завернулась в одеяло. Раскочегарила жаровню — за время нашего отсутствия комната выстыла. Поставила кипятиться чайник. Из своего личного сундучка достала бутыль с составом, густым и темным, как вишневое варенье.

Испытание прошло удачно, как сказала Леттиса, а она у нас — лучшая из всего дипломного курса. Мать Этарда, был момент, даже уговаривала ее остаться в монастыре после выпускных экзаменов, но Летта уперлась. Она рвалась в мир, вершить добро. А Бессмараг, хоть и знаменит весьма, однако находится в захолустье, мало того, почти во внутреннем Кадакаре. А кто, скажите, если только не в смертельной нужде, добровольно сунется в Кадакар? Кадакар — это вам не шутки, аномальная зона, или, иначе, места проклятые и волшебные. Недаром предки мои, древние лираэнцы, окрестили горную страну — Кадар Аркар, что на мертвом лиранате означает — Сердце Ночи.

Часто вы видите в Бессмараге новое лицо, мать Этарда? Раз в год, бывает приедет какой-нибудь отчаявшийся с тяжким недугом, еще реже заглянет своя же сестра из Найгона или Каорена для обмена опытом, или такая вот энтузиастка-любительница вроде Альсарены заявится с мешком родительских денег и рекомендательной запиской от