постучал в дверь, но из квартиры по-прежнему не доносилось ни каких признаков жизни. Где брат, и вообще жив ли он, узнать было не у кого – все соседи оказались новые, ему незнакомые люди. Брата они не знали.

Вута вышел на воздух, вздохнул полной грудью. Вглядываясь в лица выходящих из подъездов людей, он никого не узнавал и его тоже никто… Он пошёл к школе. Восемь классов он окончил в шестьдесят седьмом и пошёл в ПТУ, откуда впоследствии его исключили ввиду судимости. Но первые приводы в милицию у него были ещё в школьные годы, ведь именно тогда он стал беспрекословным лидером всей местной шпаны. Они остро конкурировали с бандами подростков из близлежащих районов. Впрочем, перепадало от малолетних хулиганов и взрослым.

Стандартное, сороковых годов постройки с развёрнутой книжкой на фронтоне, здание уже не являлось школой – там располагалось какое-то производство. Вута шёл по родным местам и вспоминал конкретные события из своего бурного детства. Здесь, неподалёку от школы они с пацанами подстерегли пасмурным осенним вечером учителя физкультуры и жестоко избили его. Физкультурник был так напуган, что сразу уволился из школы, никому ничего не сказав. Вспомнил, как по его просьбе старшие ребята, среди которых были и побывавшие уже в колонии для несовершеннолетних, зимой раздели досаждавшую ему математичку. Училку ткнули головой в сугроб, сорвали с неё шапку, шубу и сапоги … Вута ходил по дворам вспоминал места драк, в которых он утверждался в качестве главы местных хулиганов. Вот здесь в арке он побил в присутствии всех "своих в доску" пацанов Саженя, громадного парня, избавив его от заблуждения, что для уличного атамана достаточно одной физической силы.

Вута вернулся в свой двор, сел на скамейку возле детской площадки, не зная, что делать дальше – возвращаться в квартиру, которая наверняка прослушивается, он не хотел. Получалось так, что ему некуда было идти, ему у которого восемь лет назад в распоряжении имелось не менее десятка "хат" в самых разных районах города. Нет, конечно, найти место, где переночевать он бы нашёл, но почему-то ничего не хотелось делать, у него возможно впервые в жизни "опустились руки". Он сидел и смотрел по сторонам … Мимо шла, тяжело припадая на одну ногу, пожилая женщина, старуха: дряблая обвисшая кожа лица, старое демисезонное пальто, поношенный пуховый платок, давно вышедшие из моды стоптанные сапоги…

– Галина Ивановна?– спросил не то её, не то самого себя Вута.

Старуха не откликнулась, продолжая свой шаркающий путь.

– Галина Ивановна!– уже громче обратился Вута и, встав со скамейке, подошёл.

Старушка близоруко сощурилась, вглядываясь в подошедшего к ней человека. В руках она держала авоську, в которой угадывались очертания хлебного батона и ещё каких-то продуктов.

– Здравствуйте Галина Ивановна. Вы меня не помните?

Если бы сейчас кто-то, из имевших с ним контакты последние лет двадцать: его подельники, сокамерники, шестёрки, равные ему "авторитеты", его конвоиры, "кумовья", все кто его знал, все кто его боялись, ненавидели, восхищались … Сейчас бы они не узнали этого закоренелого преступника, бесстрашного и беспощадного. Это был стеснительный мальчишка, едва набравшийся храбрости окликнуть свою учительницу и искренне переживавший, что та его не помнит.

Галина Ивановна преподавала историю и была классным руководителем у Вуты.

– Витя … Долбышев!– наконец она узнала в возвышавшемся над ней плечистом верзиле своего бывшего ученика.

– Ну да!– Вута улыбался всеми своими золотыми фиксами. Так искренне он не улыбался уже давно, куда девалась минутной давности угрюмость. Казалось, он сбросил с себя весь груз прожитых лет, судимости, заключения… и вновь очутился в шестидесятых, в своём детстве …

Что такое пролетарский район Москвы в шестидесятых? Тогда многие пролетарские семьи являлись рассадниками детского и подросткового хулиганства. Текстильщики, Кузьминки, Люблино, Выхино с переходом в Люберцы, весь Юго-Восток Москвы являлся сплошной шпанецкой вольницей. Школы этих районов тоже кишели всевозможными шайками, группами, кодлами. Буквально на каждой перемене случались стычки – драки один на один, или стенка на стенку. В школе, где учился Вута, учителя на переменах патрулировали коридоры, но в мальчишеский туалет, где и происходили в основном драки, заходить боялись даже педагоги-мужчины. Директриса ловко маскировала своё бессилие тем, что вроде бы ничего не замечала. Ни она, ни завучи, никто не мог обуздать эту массу, никто кроме …

Да-да, только Галина Ивановна, тогда ей было тридцать пять – сорок лет, одна могла утихомирить этих зверёнышей, отобрать сигареты, карты, заставить принести дневник, привести родителей. Как ей это удавалось… то, что не могла ни хитрая директриса, со своей дежурной угрозой, "сдать в милицию", ни мужчины, учителя физкультуры, физики, труда? Это была тайна, скрытая в тёмных закоулках душ этих птенцов пролетарской клоаки, маленьких оторвил, многие из которых впоследствии стали "профессиональными" преступниками.

– А вы значит так здесь и живёте?– спросил Вута.

– Куда ж я денусь,– отвечала Галина Ивановна,– здесь прописана, здесь и умру.– Она тяжело перехватила авоську из одной руки в другую.– А ты, значит, малую родину решил навестить?

– Да. Брата вот хотел проведать, да дома не застал. Вы случайно не встречали его?

– Да нет, давно не видела. Признаться, и зрение у меня совсем село, может и не узнала. Я бы и тебя не узнала. Сейчас тут жители часто меняются, старики мрут, а дети их квартиры продают. Таких как я, старожилов, почти уж не осталось.

– А вы уже не работаете?

– Ну, что ты, какая работа. Лет десять как на пенсии. Могла бы конечно, сейчас многих учителей-пенсионеров приглашают работать, молодые-то не идут, учительский хлеб скуден и горек. А ты… ты-то как живёшь, чем занимаешься?

– Да так … чем придётся.

Галина Ивановна медленно двинулась к своему подъезду, Вута почтительно следовал поодаль. Он словно не чувствовал прошедших тридцати лет, не видел очевидного: его "классная" превратилась из цветущей женщины в тяжело передвигающуюся, неприглядную бабку. А тогда …       "Галина", так её звали ученики, была весьма красивой по меркам тех лет: среднего роста полная натуральная блондинка, любившая одеваться в прилегающие одежды, выгодно подчёркивающие её объёмные округлости. Внешность внешностью, но если бы не её характер, манера поведения в школе, вряд ли бы она имела такой авторитет среди хулиганистых мальчишек. Она относилась к школьной шпане без предвзятости, точно так же как ко всем прочим ученикам: "отличникам", "тихушникам", "активистам", то есть хорошим мальчикам.